Пожалуй, самое сногсшибательное свойство коры – это то, что ей совершенно все равно, какие именно сигналы анализировать и интерпретировать. Ярче всего это иллюстрируют эксперименты на крысах, которым имплантируют искусственные органы чувств – например, камеру для инфракрасного зрения61. Для этого вовсе не требуется тончайшими приборами соединять в точных комбинациях миллионы нейронов. Они сами соединятся так, как нужно. Достаточно взять инфракрасную камеру и соединить ее электродами с крысиной корой. Поначалу, конечно, крыса ничего инфракрасного видеть не будет. Электроды будут посылать импульсы в кору, вызывая там случайные сигналы. Но постепенно крысиный мозг научится сопоставлять эти случайные сигналы с другими органами чувств и отшлифует их синаптические соединения таким образом, чтобы они не противоречили друг другу. Искусственный орган чувств окажется встроенным в корковую модель мира точно так же, как обычные глаза или уши. В конце концов крыса научится использовать новую информацию, чтобы ориентироваться в темноте.

По-видимому, с этой универсальностью коры во многом связан эволюционный успех млекопитающих как группы. Во времена динозавров нашим ночным предкам приходилось полагаться на скудные сенсорные данные: запахи, шорохи, дуновения. Кора помогала объединять и интерпретировать все эти крупицы информации в единую картину мира и быстро в ней ориентироваться. Когда нептичьи динозавры вымерли, млекопитающие получили доступ к широкому спектру освободившихся экологических ниш, а кора – к широкому спектру богатой сенсорной информации. Благодаря способности интерпретировать что угодно кора одинаково хорошо подходит для эхолокации, как у летучих мышей или дельфинов, и для осязания, как у мышей или кротов, и для зрения, как у приматов или опоссумов. Кора – это универсальная машина понимания реальности. С ее помощью мы, млекопитающие, захватили весь мир.

По Платону, зрение представляет собой слияние двух видов огня: одного, излучаемого предметами, и второго, исходящего из глаз. Согласно современным представлениям, зрение представляет собой слияние двух потоков информации: одного, основанного на сигналах сетчатки, и другого, направленного в противоположную сторону. Разница лишь в том, с какой стороны от глаз происходит слияние двух огней.

Нью-Йорк, 1926 г. Молодая светская женщина из богатой семьи, вошедшая в историю под псевдонимом Роуз Р., ложится спать, и ей снится кошмар. Она заточена в неприступном замке. Она сама и есть этот замок, каменный, неподвижный. Когда Роуз просыпается, ее сон сбывается. Она смотрит в пустоту, в зеркало, но не может пошевелиться, не может сдвинуть с места ни тело, ни даже ум. Она как будто бесконечно скитается в собственной голове, запертая, как в стойле, в пустых, бесконечно повторяющихся цепочках мыслей. Квадратным кольцом крутится мелодия «Povero Rigoletto» из оперы Верди. Родные пытаются растолкать Роуз, но та продолжает просто сидеть и ничего не делать. Так продолжается 43 года.

В 1915–1926 гг. в мире произошла загадочная вспышка заболевания, получившего название «летаргический энцефалит». Роуз стала одной из жертв этого так до конца и не объясненного поражения нервной системы. О том, что ей виделось за время болезни, мы знаем потому, что спустя много лет ее все-таки удалось вернуть к жизни.

К моменту ее первой встречи с молодым нью-йоркским неврологом Оливером Саксом Роуз Р. был 61 год, но выглядела она на 30 лет моложе, как будто ее заморозили. У нее было неподвижное, гладкое лицо без морщин. Часами она сидела вообще не шевелясь. Иногда она двигала пальцами или произносила отдельные фразы и слова. В разговоре с Саксом она все время повторяла одно и то же: «Доктор, доктор, доктор, мне так больно, мне так страшно, мне так страшно».

К 1969 г. в больнице «Маунт-Кармел» в Бронксе, к которой был приписан Сакс, жили около 80 пациентов, переживших летаргический энцефалит. Сакс обратил внимание, что некоторые их симптомы напоминают как бы усиленную версию болезни Паркинсона. Он решил опробовать лекарство, которым в то время как раз начинали лечить это нейродегенеративное заболевание, – препарат под названием L-ДОФА. Если летаргический энцефалит – это супер-Паркинсон, подумал Сакс, то, возможно, L-ДОФА может помочь и тут. Он оказался прав. Спустя считаные дни после начала лечения пациенты пробуждались, оживлялись, начинали ходить и разговаривать на глазах у всего изумленного штата докторов. Роуз вернулась к жизни с радостью и в полном рассудке, была активна и весела. Всей этой истории посвящена книга Оливера Сакса «Пробуждения[44]» (Awakenings)1, 2.

К ужасу Сакса, пробуждение от летаргического энцефалита оказалось недолгим. В случае Роуз оно длилось около месяца. Другие пациенты продержались дольше, но со временем их состояние неизбежно ухудшалось. У них появлялись нервные тики и развивалась страшная мания преследования, постепенно им становилось трудно ходить и двигаться, и в конечном итоге они снова погружались в свой каменный сон, из которого их уже было не вытащить даже повышенной дозой L-ДОФА. Роуз казалось, что другие больные строят против нее заговор. Ей, видимо, стало мерещиться, что на дворе все еще 1926 г. «Так не может продолжаться. Будет что-то страшное», – сказала она Саксу. Вскоре она стала заикаться, перестала стоять на ногах и вернулась к тому же мучительно неподвижному состоянию, в котором пребывала с 1926 г. В нем она прожила еще десять лет. Изредка она повторяла только: «Я умру, я знаю, я знаю, я знаю». В 1979 г. она подавилась пищей и умерла.

Скорее всего, летаргический энцефалит представлял собой аутоиммунную атаку на мозг, а вызван был горловой инфекцией, ходившей по миру в 1910–1920-е гг. В самой инфекции не было ничего серьезного, но по какой-то причине в некоторых случаях иммунная система после нее атаковала мозг, причем не весь, а в одном конкретном стратегическом пункте: так называемой черной субстанции, центральном узле системы вознаграждения. Черная же субстанция поражается при болезни Паркинсона, хоть и по другим причинам.

Название системы вознаграждения не вполне отражает ее значимость для сознания и поведения. Этот отдел мозга не только «вознаграждает», но и наказывает, мотивирует, оценивает, направляет. Распределяя по мозгу свой знаменитый нейромедиатор – дофамин, он контролирует внимание, запоминание и планирование, указывая нам, куда идти, куда смотреть, что запоминать, о чем думать и что любить. Дофамин – это валюта мозга, которой система вознаграждения финансирует выгодные статьи мозгового бюджета, от мыслей до движений. Наверное, так и было бы правильнее ее назвать: система финансирования. Если так, то история Роуз Р. – это трагический эксперимент, показывающий, что происходит, если у мозга заканчиваются деньги.

Путь дофамина