В этот день нам стало ясно, что немецкие солдаты и офицеры поняли, что для них война проиграна, и, как высокодисциплинированные люди, прекратили сопротивление. Посчитав огневую силу этих сдавшихся в плен солдат, мы пришли к выводу, что, окажи они сопротивление, могли бы уничтожить как минимум половину нашей колонны, то есть половину полка. К счастью, они приняли правильное решение, они уже поняли, что их даже большой успех в этом бою уже не будет иметь никакого значения для их армии и для их страны. Сохранили тем самым и наши жизни – их противника, и свои сохранили.

На фоне этого эпизода хочу рассказать о другом, увиденном нами – о диком, совершенно нечеловеческом, кем-то совершенном поступке. Населенный пункт. Улица жилых домов. Не видно ни одной живой души. Только у самой дороги, за канавой, лежит мертвая женщина с задранным на голову подолом и с колом во влагалище. Даже на нас, солдат, видевших многие тысячи смертей, увиденное произвело угнетающее впечатление.

На обочинах дороги и за канавами, особенно в населенных пунктах, много брошенных автомашин и мотоциклов. Нашлось много любителей сесть за руль. И как следствие – несчастные случаи. Машины сваливались в канавы или врезались в деревья.

Это свершилось 2 мая 1945 года. Вторая половина дня. Дивизион остановился в деревне в трех километрах от реки Эльба, в районе населенного пункта Роддан, что в 20 километрах юго-восточнее города Виттенберге (или Рёбель в 20 км? Роддан стоит на Хафеле и находится в 45 км). Приказ: «Батареям занять огневые позиции, а разведчикам выдвинуться к Эльбе и организовать в деревне наблюдательный пункт. Связистам проложить линию связи». Нам уже известно, что за Эльбой – американцы.

Быстро обедаем и идем по асфальтовой дороге, обсаженной с двух сторон деревьями, окрашенными на высоту полтора метра в белый цвет. По пути останавливаемся и изучаем брошенную технику немецкой армии. Помню, как много причинил нам хлопот один экспонат. Металлическая коробка на четырех автомобильных колесах. Дышло. Боковые двери с жалюзи на запоре и штангами на замках. Такого мы не видели. Долго изучали, не заминирован ли. Решились. Сбили замки. Оказалось – компрессор с двигателем внутреннего сгорания. Теперь они и у нас есть.

Американцы как будто нас ждали. Как только мы вышли на берег, с их стороны отчалили лодки, а несколько человек бросились вплавь. Один греб одной рукой, а во второй держал бутылку. Нам было строжайше запрещено входить в контакт с союзниками, но ничего не оставалось, как «входить». Стрелять мы не осмелились, и убегать было неприлично.

В глазах американцев мы, очевидно, выглядели идиотами. Вели себя скованно, как нашкодившие мальчишки. Говорить на английском никто из нас не умел, так же как и они по-русски. Американские солдаты и офицеры набросились на нас с поцелуями. Появились бутылки виски, началось угощение. Соответственно, проявилась некоторая раскованность и у нас. Пошли в ход руки. Нет, не драка – объяснения в любви.

Солнце скрылось за горизонтом. Союзники, попрощавшись, отплыли к себе на западный берег, а мы отправились искать подходящий дом, чтобы на чердаке или на втором этаже организовать наблюдательный пункт. Пока искали, стало темнеть. Нашли, но не успели все войти в дом, как с боковой улицы выехал немецкий танк с включенными фарами. За ним второй, третий. Оказалось их несколько десятков, и на броне каждого по несколько человек вооруженных автоматами солдат. Двое наших разведчиков, оказавшихся на улице, ожидая расправы, прижались к стене дома. Но все кончилось благополучно. Немцы видели наших перепуганных солдат, но не тронули их.

Ночь провели на втором этаже дома. С хозяевами дома контакта не имели, они находились на первом этаже. Утром встречали командира дивизиона и начальника штаба. От них мы узнали, что по соглашению правительств стран-союзников на Эльбе были наведены понтонные мосты, по которым союзники беспрепятственно принимали немецкие воинские части, отступающие с Восточного фронта, а 29 апреля переправы были разобраны. Стало понятно, почему колонны танков метались по восточному берегу реки и почему так поспешно, не оказывая сопротивления, немецкие части отходили после боев за Нойруппин до Эльбы. Переправа шла, видимо, так спешно, что весь берег реки был усеян машинами, пушками, минометами и другой военной техникой и оружием.

Наблюдая за окрестностями, стали замечать, что на опушку леса, примерно в километре от деревни, выходят немецкие солдаты. Майор Грязнов решил проверить, как они себя поведут при попытке их пленения. В нашей группе был связист, маленький, рыженький и самый молодой из нас солдат, чуть-чуть говоривший на немецком языке. Ему было приказано войти в контакт с немцами, находящимися в лесу. Навстречу ему вышел офицер. Переговоры длились недолго. Офицера интересовал вопрос, как с ними поступят, если они сложат оружие и сдадутся на милость победителя. Наш парламентер заверил его, что их не расстреляют. Офицер прокричал команду, и из леса вышло и стало в колонну более 250 солдат. Наш солдат скомандовал: «Офицеры, в голову колонны!», что немцы беспрекословно выполнили и двинулись в нашу сторону. В указанном им месте сложили оружие, и тут принялись за дело любители трофеев. С обеих сторон строя шли наши солдаты с пилотками в руках и клянчили: «Ур, ур». А немцы складывали в эти пилотки часы. Часов некоторые охотники набрали помногу. Потом долго шла игра «махнем не глядя». Это обмен вслепую. Меняли даже иногда золотые часы на какую-нибудь крышку от банки, пока трофеи не распределились между всеми солдатами. Хотя, может быть, какой-нибудь хозяйственный мужик сделал и запас на черный день. Помню, от нас, уже после окончания войны, почему-то отозвали радиста Минина. Оказался он в штабе дивизии. Так вот, в Зондерхаузене он несколько раз появлялся у нас, менял часы на золотые изделия и золотые часы.

Немцев под конвоем двух сержантов отправили в штаб полка. В тот день примерно таким же образом сдалось еще несколько групп немецких солдат[9].

На берегу Эльбы пробыли один день. Уже вечером нас отвели на 7 км на восток, в лес. Мы это поняли так: наше командование боялось, что у нас будут контакты с американцами и с немецким населением. Утром началось строительство шалашей.

Молодой сосновый бор. Безупречная чистота. Песчаные грунты без единого упавшего сучка. И стволы сосен очищены от сучьев, которые связаны в пучки и уложены в небольшие штабели. Нет и поросли. Вот этот лес нам и предстояло осваивать. Каждому дивизиону отвели свой участок. На своем участке дивизион отвел места для артиллерийского парка, автопарка, для жилых палаток и место хозотделения. И работа закипела. Заработали пилы и топоры. В ход пошли малые и саперные лопаты. Произвели сплошные рубки под стоянки пушек и машин и под шалаши. Из бревен срубили по два венца каждого шалаша. Стволы потоньше пошли на стропила, обрешетку и нары, сучья – на кровлю (я уже писал, что у нас всю войну не было палаток). Много тогда вырубили красивейшего леса. Жалко было до слез. Особенно сильно переживали пожилые солдаты из южных степных районов страны. Закончив строительные работы, огневики переключались на приведение в порядок пушек, шоферы занялись мытьем и ремонтом машин, а управленцы занялись повышением квалификации. Не забыли своих обязанностей и политруки, регулярно шли политзанятия. Ни часа отдыха.