– Она сказала, что собирается встретиться с подругой, Аминой Бежич.

– Хорошо, – спокойно произносит Микаэль. – Стало быть, вы с женой легли до того, как Стелла вернулась домой?

– Точно так.

– Сколько было времени?

Я приподнимаюсь на стуле.

Адам, умоляю тебя! Подумай о семье!

– Около одиннадцати, – отвечает он. – Я не смотрел на часы.

– Вы сразу же заснули?

– Нет, я пролежал без сна несколько часов.

– Несколько часов?

– Да.

Я быстро отпиваю глоток воды, но мне не удается хорошо завинтить крышку, я проливаю воду себе на колени и вытираю рукой. Бородач косится на меня.

– Вы не спали, когда Стелла вернулась домой в тот вечер? – спрашивает Микаэль.

Я еще больше подаюсь вперед. Адам поднимает подбородок, так что его пасторский воротничок сияет белизной невинности прямо в глаза суду.

– Я не спал, когда она вернулась, – отвечает он.

Голос звучит громче. Четко и ясно. Я откидываюсь на стул.

– Вам известно, сколько было времени? – спрашивает Микаэль.

– Было без четверти двенадцать. Я посмотрел на часы, когда услышал, что она пришла.

Одна из присяжных подносит руку ко рту. Остальные члены суда сидят молча, уставившись на Адама.

– И вы совершенно уверены, что было без четверти двенадцать? – спрашивает Микаэль.

– Совершенно уверен. Клянусь Богом.

– Как ты можешь быть так уверен? – спросила я Адама.

Это был его любимый конек: всегда во всем сомневаться. Но теперь для нюансов уже не оставалось места. Он принял решение.

– Все будет замечательно. Ты будешь лучшей мамой на свете.

Все мои опасения он просто отбрасывал. Мой страх, по мнению Адама, был совершенно естественным. Когда мы станем родителями, нам придется во многом перестроиться и наша жизнь изменится навсегда. Нет ничего странного в том, что я сомневаюсь и что мне не по себе.

Строго говоря, мы были слишком молоды, чтобы заводить детей. Я только что получила место помощника судьи, а Адам еще вовсю учился. Всего за полгода до этого мы жили в студенческой квартире и проводили по нескольку вечеров в неделю в пабе или на шумных посиделках, но летом нам повезло – мы неожиданно нашли себе однокомнатную квартирку на Норра-Феладен. К тому же Адам был уверен, что управляющая компания согласится подыскать нам двухкомнатную, если у нас в семье случится прибавление.

– Я люблю тебя, – повторял Адам по нескольку раз в день, потом наклонялся и целовал растущий холмик у меня на животе. – И тебя, человечек, который там, внутри.

Постепенно шок от грядущих перемен прошел, сменившись болью в тазовых костях и отеками на ногах. В некоторые дни я вообще оставалась лежать в кровати, чувствуя себя самой большой неудачницей на свете.

Адам окружал меня заботой: поил киселем из шиповника, надевал мне компрессионные чулки, прикладывал к спине разогретые подушечки с рисом и массировал мне плечи. Хотя я и колебалась относительно момента – стоило ли нам заводить ребенка именно тогда, – но ни на секунду не усомнилась в том, что Адам самый лучший отец для моего ребенка.

Когда Стелла была маленькая, я довольно много работала. Порой я думала – возможно, со мной что-то не так или я устроена иначе, чем прочие молодые мамы, поскольку не могу перевести всю остальную жизнь в спящий режим и добывать энергию из того обстоятельства, что я стала матерью.

Без Адама все это было бы невозможно. Он всегда был рядом, всегда подставлял плечо. Мне он никогда и ни в чем не отказывал. Он поддерживал меня, чего бы это ни стоило.

Те победы, которые мне не суждено было одержать на семейном фронте, я вскоре начала одерживать на профессиональном. В возрасте двадцати девяти лет я стала адвокатом и была принята в адвокатское бюро, работавшее с большим размахом и имевшее представительства в трех крупнейших городах Швеции. Пока Адам учил Стеллу кататься на двухколесном велосипеде и заклеивал пластырем ее ободранные коленки, я моталась туда-сюда между высокопоставленными клиентами и читала деловые письма под детскую передачу с разогретой в микроволновке порцией еды на коленях. Вряд ли я была так уникальна в том, что для меня важна была и карьера, и семья. Хоть я и родилась без пениса.

Между тем вокруг меня было много других женщин, которые отказались от своих юношеских мечтаний и целей, чтобы реализовать себя в обслуживании, на кухне и в детской. Материнская самоотдача постоянно сталкивалась с моими эгоистическими стремлениями к успеху в других областях жизни, и, хотя я изо всех сил пыталась, мне так и не удалось стать идеальной матерью, соответствующей ожиданиям других, – такой матерью, какой, как мне тогда казалось, я сама мечтала быть. Одновременно я постоянно наблюдала мужчин с теми же недостатками, которые терзали и меня, – при этом они вовсе не считали себя плохими отцами.

Сердечные отношения, установившиеся между Адамом и Стеллой, поначалу меня очень радовали. Стелла была папиной дочкой. Я могла прийти домой поздно, когда голова забита статьями закона и прецедентами, и застать их уютно устроившимися в окружении подушек и читающими сказку на ночь. На всех перекрестках своей маленькой жизни Стелла держала папу за руку. Все было как в сказках Астрид Линдгрен, и по утрам мое сердце подпрыгивало от счастья, когда маленькие ножки нашей доченьки топали по полу спальни в направлении нашей кровати.

Изменения подкрались незаметно. Не могу сказать, когда все началось, но то, от чего раньше теплело в груди, теперь вызывало холодок, бегущий по спине. Многое меня стало раздражать. Когда кто-либо указывал мне на то, какой Адам потрясающий отец и какие чудесные у него со Стеллой отношения, я уже не испытывала гордости, а чувствовала себя чужой. Когда Адам подробно и в красках описывал свой очередной сказочный день, проведенный вместе со Стеллой, во мне пробуждались вина, стыд и зависть.

Мы довольно рано заговорили о прибавлении. Понятно, что наше желание иметь еще одного ребенка происходило из-за смутного разочарования, о котором никто из нас никогда не решился бы говорить вслух. Семейная жизнь сложилась не так, как мы надеялись. И я уверяла себя, вопреки логике и здравому смыслу, что мои отношения со Стеллой улучшатся, если у нее появится братик или сестричка.

Больше года мы прилагали все усилия, чтобы я забеременела. Мы никогда не говорили о том, почему у нас ничего не получается. Подозреваю, что из взаимного, но неверно понятого уважения. Рано или поздно тест покажет положительный результат, а пока нам оставалось делать то, что было в наших силах, и – в случае Адама – молить Бога о помощи.

На Вальборг[40], когда Стелле было четыре года, мы наконец-то решились поговорить. Мы лежали в постели, и весь мир закружился перед глазами, едва я открыла глаза. Запах гари проникал до самого нутра.