Тогда у нее не нашлось для меня убийственного ответа. Она молчала. Только смотрела на меня – и, хотя глаза у нее были сухие, мне казалось, что она плачет.

Конечно же, она все поняла. Я сказала это случайно – единственный раз, и никогда больше, но Стелла видела меня насквозь. Видела, как я смотрю на Амину, как я говорю с ней, как много нас объединяет.

Я крепко обняла Стеллу и заплакала, уткнувшись ей в плечо:

– Прости, дорогая моя, прости. Я ничего не имела в виду.

Однако все было напрасно. Мы обе прекрасно понимали, что я имела в виду.

Когда я выхожу из зала, Адама нигде не видно. Скамейки у стойки администратора заняты другими людьми. Я делаю несколько шагов по коридору, но Адама не вижу.

Где же он?

Только что перед судом он клялся Богом, что его дочь была дома, когда тот мужчина истекал кровью на детской площадке в другом конце города.

Он должен быть в совершенно убитом состоянии.

Сердце стучит, я быстрыми шагами сворачиваю за угол. Мой муж сидит съежившись на скамье возле туалетов с таким видом, словно все косточки в его теле переломаны.

– Дорогой мой! – шепчу я. – Я так горжусь тобой!

Я обнимаю его одной рукой. Его тело кажется застывшим. Я осторожно прислоняюсь к его плечу, и мягкое тепло разливается в груди. Не только ради Стеллы и Амины я все это делаю.

– А если это не поможет? – шепчет он. В его взгляде – отчаянная мольба. – Что я наделал?

Я глажу его по затылку и спине.

– Я рядом, – шепчу я. – Мы вместе.

Это не так уж и много, но лучшего утешения я не могу предложить. Все эти долгие недели я наблюдала за его муками совести и сопоставляла их со своими. Аналогично тому, как Адам нарушил свою профессиональную этику, так и я пошла против всего, что для меня свято. Юриспруденция всегда была моей религией. Конечно, у нее есть свои недостатки, однако на протяжении всей своей профессиональной жизни я искренне верила в законность и правопорядок как основу современного общества. Видела в них оптимальную возможность регуляции демократических отношений. Теперь я не знаю, во что мне верить. Есть ценности, которые невозможно объяснить или измерить параграфами закона. И, как и сама жизнь, закон игнорирует то, что обычный человек называет справедливостью.

Взглянув на Адама, я понимаю, что вся эта история стоила ему куда больше лет жизни, чем мне. В худшем случае он сам окажется на скамье подсудимых – за незаконное проникновение в чужой дом, сопротивление полиции, попытки повлиять на суд.

В конце концов мы поднимаемся со скамьи. Я крепко обнимаю его за талию, пока мы идем через здание суда, минуем стойку администратора и выходим на лестницу.

– Ты сделал единственно верное, дорогой, – говорю я. – Завтра черед Амины.

Мы берем такси, и Адам расспрашивает меня обо всем, что происходило в зале до его свидетельских показаний. Когда я говорю об отпечатке и анализе перцового баллончика, сделанном полицией, он хмурит брови.

– Но никаких конкретных доказательств нет, – говорит Адам.

– Оценка доказательств остается на усмотрение суда. В таком деле, как это, нельзя рассматривать каждую улику в отдельности – надо видеть целостную картину. Затем суд будет сопоставлять описание деяния, данное прокурором, с альтернативными гипотезами. Если не представляется возможным исключить иные объяснения, говорят о наличии обоснованных сомнений – и суд должен вынести оправдательный приговор.

– Но ведь всегда могут находиться и другие объяснения?

– Существуют минимальные требования: подсудимый должен находиться на месте преступления и иметь возможность осуществить преступное деяние, а альтернативных виновников можно исключить.

Адам смотрит в окно машины, и я достаю мобильный телефон, чтобы взглянуть, что пишут газеты. «Сюдсвенска» и «Сконска» кратко излагают отчет о первом дне суда, не прибегая к цветистым выражениям. В колонке криминальной хроники «Афтонбладет» заголовок гласит: «Прокурор жестко прессовала папашу». Текст полон намеков, ставящих под сомнение показания Адама.

Сто лет назад было совершенно немыслимо, чтобы пастор солгал на суде, но после сегодняшнего слушания в суде первой инстанции в Лунде возникают все основания задуматься, действительно ли это по-прежнему так.

Я не верю своим глазам. Только бы Адам этого не прочел! Наверху страницы помещена маленькая фотография автора статьи. Это бородач, сидевший весь день рядом со мной.

Такси сворачивает на нашу улицу. На тротуаре стоят тесной группкой соседи и смотрят в нашу сторону.

– Приятного вечера, – говорит водитель, когда я расплачиваюсь.

– Хм…

Обойдя машину, я беру Адама за руку. Никто из нас не смотрит в сторону соседей.

В прихожей Адам замирает:

– Так это… так это все-таки она его убила?

Я держу его за руки. Мне так тяжело лгать Адаму. Пусть это будет в самый последний раз.

– Не знаю, дорогой мой.

Зал суда – мой дом и моя крепость. В разных залах суда я, пожалуй, провела больше времени, чем со своей семьей. Но никогда еще я не чувствовала себя в этих помещениях такой потерянной и незащищенной, задыхающейся от страха, мучимой сомнениями.

Адам идет рядом со мной по коридору здания суда. Когда мы входим в зал, я вижу сперва лишь незнакомые лица. Полагаю, это в основном журналисты и, возможно, любопытные из так называемой общественности. Я ищу глазами бородатого репортера, но его не видно. Может быть, «Афтонбладет» послала сегодня кого-то другого? Деловые знакомые Кристофера Ольсена в безупречных костюмах сидят на том же месте, что и вчера. Они переговариваются громким шепотом. Судя по всему, некоторые из них проходят по делу о сомнительных сделках с недвижимостью и незаконном привлечении рабочей силы, что удалось раскрыть Микаэлю.

В самом дальнем конце на местах для слушателей я замечаю знакомое лицо. Александра только что наклонилась, чтобы достать что-то из сумочки, – ее челка падает на глаза.

Некоторое время я рассеянно обвожу взглядом зал. Потом Александра убирает с лица челку и смотрит на меня. Мы кратко киваем друг другу, и я перевожу дух, когда вижу, что Дино нет.

Александра мне всегда нравилась. Во многом мы с ней схожи. Сильная женщина, успешная в карьере, спокойно смотрящая на жизнь. Вкусная еда, пара бокалов хорошего вина и веселый смех в дружеской компании – вот и все, что нас объединяет. Однако не могу отрицать, что временами я испытывала к ней зависть, наблюдая, как легко ей было с Аминой, – порой мне даже казалось, что я согласилась бы поменяться с ней местами.

Помощник судьи вызывает первого свидетеля, и дверь открывается.

Амина направляется прямо к свидетельскому месту и садится, не поднимая глаз. Бледная и ненакрашенная, за последние недели щеки немного ввалились.