«— Это вы будете Родион Шульгин, да? (Я узнала могучий голос Сереброва, сейчас лежавшего передо мной на диване мертвым.)

— Да.

— Моя фамилия Серебров. Я хотел с вами поговорить. (В голосе говорившего слышались откровенная агрессия и вызов.)

— Вы, бесспорно, можете со мной поговорить, но вовсе не обязательно держаться такого тона.

— Вы еще меня учить будете, что ли? Ладно, епта! Нечего трепаться попусту. Мне сказали, что это ты похитил моего сына! Мой сын исчез и… (Серебров издал что-то вроде рычания.) Это ты, бля, это ты!

— Иван Алексеевич, если не ошибаюсь? Так вот, Иван Алексеевич, смею вас заверить, что вы ошиблись. Я не похищал вашего сына. Отнюдь.

— Что же тогда ты и твоя вонючая конторка суете в это свой нос? Я знаю, епта, что у тебя рыло в пуху. Отвечай!!

— Я не понимаю, господин Серебров, на основании чего мы можем с вами дискутировать. Мне кажется, что вы не привели никаких доказательств, говорящих в пользу вашей версии. Вы не привели имени человека, который навел вас на эту версию, бесспорно, являющуюся абсурдной. И поставьте на место вазу, очень вас прошу. Вы ее разобьете.

— Ничего!!

— Так я жду имя вашего осведомителя.

— Имя?! Мне назвать имя, да, бля? Ты очень этого хочешь, гнида? Нет ничего проще, епта! Пожалуйста! Разуй глаза и смотри же, тва-а-а!..»

И я услышала звук выстрела. Пауза. Потом послышался невнятный возглас, короткий вопль, в котором я с ужасом и не сразу определила голос своего босса. Тупой отзвук удара. Потом пролился звон разбитой вазы, чьи осколки валялись сейчас на столе босса и на ковре.

После этого до самого конца кассеты шла тишина. Абсолютная, не разрываемая ни единым звуком. Тишина продолжалась до тех пор, пока не послышался звонок в дверь.

Это приехала «Скорая».

Невесть к чему вспомнив Абрама Ицхаковича Гирина, славного и частого пользователя скорой медицинской помощи, я пошла открывать…

* * *

На этот раз отделаться так легко, как на квартире Сереброва, мне не удалось. Менты просидели до утра, снимая отпечатки пальцев и шаря по дому. Меня подвергли тройному допросу: первый — до приезда Сванидзе, второй — после, с участием Берта Эдуардовича, уже бывшего при исполнении и потому совершенно не улыбавшегося. Третий же раз я повторила свой рассказ при каком-то сером человечке, на которого я сразу почему-то подумала, что он из ФСБ. Серый человек приспускал очки и улыбался одним углом рта…

Родиона, так и не пришедшего в сознание, увезли в больницу; Ивана Алексеевича — в морг. Самое интересное, что на опознание вызвали Звягина. Это мне сообщил Берт.

— Ну что же, — сказал Сванидзе, когда мы наконец остались наедине, — мутное дело. Непонятно мне, с чего это вдруг Родиону понадобилось убивать Сереброва.

— Ты думаешь, что Сереброва убил Родион? — ахнула я.

— А почему нет? Если экспертиза покажет, что Серебров застрелен из шульгинского «вальтера», то тогда все к одному.

— А голова?

— Что — голова?

— Разбитая ваза и — кто голову Родиону разбил?

— Серебров. А что? Он был в состоянии аффекта. Серебров вообще человек вспыльчивый. Он швырнул в Шульгина вазу, а тот, в порядке самообороны, конечно…

— В порядке самообороны не стреляют на поражение, а уклоняются! — выговорила я. — Ты что, Сванидзе, сдурел, что ли?

— Как вы разговариваете с представителем прокуратуры! — появился в дверях кто-то из приехавших ментов.

Сванидзе устало махнул на него рукой:

— Идите. Я сам уж…

— Значит, ты, Сванидзе, думаешь, что это Родион убил Сереброва? — не отставала я. — И чтобы потом легче было его посадить, записал все на диктофон, которого у него, кстати, отродясь не было.

— Ну а что ты хочешь? Запись подтверждает, что так все оно и было: Серебров держал в руках вазу, нервничал. Шульгин попросил поставить вазу на место и назвать имя человека, который черт-те чего наговорил Сереброву и вынудил его экстренно вернуться из Италии. Серебров в ответ швырнул в Родиона вазу, а Родион выстрелил. Все подтверждает именно такое развитие событий. И если экспертиза признает запись подлинной, а выстрел совершен из пистолета Шульгина, то такие улики, пардон, опровергнуть будет очень тяжело.

— Но зачем, зачем боссу убивать этого Сереброва? Да я не верю, что он мог так поступить!

— Вы, Мария Андреевна, вообще, по всей видимости, мало знаете своего босса, — прозвучал негромкий голос, и я увидела того самого человека, которому вынуждена была пересказывать картину событий в третий раз. Он уселся напротив в мое собственное кресло в собственной моей комнате, где мы со Сванидзе беседовали. В неформальной, так сказать, обстановке. Серый человек продолжал:

— Ваш босс, Родион Потапович, человек с большим будущим и с не менее внушительным прошлым. Вы о нем, я так понимаю, знаете в рамках только вашей сыскной деятельности, плюс кое о чем догадываетесь. А если вам неизвестно, что он за человек, то как же вы можете утверждать, кто он такой?

— Я даже не знаю, кто вы такой, — с отчаянной дерзостью отозвалась я.

— Это легко исправить. Меня зовут Валентин Евграфович. Я давно знаю товарища Шульгина. Я знаю его около четверти века. Я думаю, это достаточный срок, чтобы судить о Родионе Потаповиче с несколько большей определенностью, нежели судите о нем вы, Мария. В общем, вот я вам что скажу: мы, конечно, подключимся, попробуем помочь Родиону Потаповичу, но есть вероятность того, что даже наша помощь может не сработать. Этот Серебров в определенных кругах известен под кличкой Сильвер, к тому же у него большие прихваты в органах. С генералами из ГУВД коньячком на дачах не раз разминался. Так что не простой смертный. Что же касается убийства, то пока что версия одна: стрелял Шульгин. И пока ничто не указывает на то, что это подстава.

— Подстава! — с уже меньшей убежденностью сказала я. — Он… не он это.

— Если подстава, — продолжал Валентин Евграфович, — то надо предполагать, что на месте преступления был третий человек. И именно он убил Сереброва. Ведь именно так вам бы хотелось думать? Но пока что следов его присутствия не обнаружено. Или он хорошо заметал, или — что самое вероятное — никакого третьего человека не было вовсе. Вовсе!

— Но откуда диктофон? Откуда эта идиотская запись? Ведь у Родиона Потаповича никогда не было всего этого! Зачем делать запись, если она может послужить главной уликой?

— Вот видите, как уверенно вы говорите, — сказал серый человек, — вы уверены, что это — подстава. Именно на это и мог рассчитывать Родион Потапович. Он мог применить прием с диктофоном в расчете на то, что кто-то подумает: имитация. В первую очередь — подумаете вы. Такая вот хитрая двойная инсценировка.

— И что же, и голову он сам себе разбил?