Действительно, многие импортные продовольственные товары, как большинство из нас с огорчением убеждалось в магазинах и на рынках, – ненадлежащего качества. Налаживание реального тщательного контроля само по себе, безо всяких тарифных квот, могло бы стать действенной мерой развития отечественного агропрома.

Достаточно вспомнить, как прекращение импорта грузинских вин (а на самом деле – продажи по всей России спиртовой бурды, разливаемой в тысячах заброшенных подвалов под некогда знаменитыми марками) способствовало развитию в России, прежде всего в Краснодарском крае, собственного виноделия, уже обеспечивающего производство хороших столовых вин.

Разумеется, протекционизм не должен становиться поощрением лености и загнивания российских производств – иначе он принесет те же чудовищные результаты, что и в отечественном автопроме.

В России слабость рыночных стимулов, обусловленная незащищенностью собственности, коррупцией и произволом монополий, вынуждает сочетать сколь угодно цивилизованный протекционизм с принуждением предприятий к технологическому прогрессу – сначала цивилизованным (через введение новых стандартов), а в случае непонимания – и административным.

Необходимо понимать: если мы хотим быть защищенными от катаклизмов (не говоря уже о прямых диверсиях) на мировом продовольственном рынке и, в конце концов, если просто хотим иметь рабочие места – мы должны четко и ясно последовать примеру развитых стран, которые, не признаваясь в этом, усиливают протекционизм в условиях глобального кризиса.

Однако усилия российского государства направлены, как представляется, не столько на необходимое закрытие российских рынков (разумеется, в разумных пределах), сколько на совершенно неадекватное закрытие информации о его собственной деятельности.

В апреле 2010 года правительство специальным решением предоставило Минфину право по его желанию закрывать всю информацию о формировании Резервного фонда и Фонда национального благосостояния. В полном виде это решение так и не выполнено, но возможность сохраняется.

В федеральном бюджете есть специальная графа «Остатки средств на счетах федерального бюджета», в которой учитываются деньги налогоплательщиков, лежащие мертвым грузом и никак не использующиеся государством. Эта графа включает деньги четырех категорий.

Прежде всего – деньги на счетах бюджетополучателей. Например, вы – больница; я – Минфин, вам деньги дал, и вы их получили. Однако пока вы не оформите массу разных бумажек и пока я, Минфин, не признаю, что эти бумажки оформлены правильно, вы эти деньги, которые уже лежат на вашем счету, тратить не можете, хотя деньги вроде бы уже у вас и вроде бы уже ваши. Юридически они все еще считаются средствами федерального бюджета. Обычно это небольшая сумма, – правда, то, что невелико в масштабах целой страны, не только для предприятий и городов, но даже для целых отраслей может быть абсолютно убойной величиной, особенно если деньги не разрешают своевременно тратить.

Вторая составляющая неиспользуемых остатков бюджетных денег просто лежит на счетах, представляя собой так называемый кассовый остаток. Эти средства включают «деньги в пути» с одного счета на другой, а главное – средства, застревающие в бюджете, когда доходы поступают быстро, а тратить их нужно в течение длительного времени. Аналог из обыденной жизни весьма прозаичен: мы все время что-то зарабатываем и что-то тратим, и в итоге у нас в кошельке постоянно лежат какие-то деньги, которые мы еще не потратили, пусть даже и сравнительно небольшие.

Если такие кассовые остатки составляют до 100 млрд рублей, ситуация приемлема. Хотелось бы, чтобы управление бюджетом было эффективнее: чем согласованней поступления доходов и осуществление расходов, тем лучше работают деньги налогоплательщиков, тем больше проблем можно решить одной и той же суммой, но в целом наличие запаса – это нормально. Если кассовый остаток превышает 100 млрд рублей – пора задавать вопросы, так как эти деньги, выходит, бюджету не нужны и налогоплательщики могут просто оставить их у себя.

Но главная часть неиспользуемых средств федерального бюджета – это специально накапливаемые деньги налогоплательщиков, которые зачисляются в Резервный фонд, в Фонд национального благосостояния.

В эти фонды зачисляются так называемые «нефтегазовые доходы» бюджета, связанные с высокими мировыми ценами на нефть и газ. Это деньги, которые государство осознанно не хочет направлять на модернизацию страны и поэтому направляет на модернизацию наших стратегических конкурентов. В самом деле: они вкладываются в ценные бумаги других стран: 45 % – в номинированные в долларах, 45 % – в евро, 10 % – в номинированные в фунтах стерлингов, и получатели этих средств, объективно являющиеся конкурентами России, направляют их на собственное развитие. Кроме того, эти фонды постоянно включают в себя некоторую сумму в рублях, которая еще пока не распределена между этими ценными бумагами, а часть средств Фонда национального благосостояния лежит в виде рублевых бюджетных депозитов в одном из госбанков.

Это те самые «закрома Кудрина», благодаря которым Россия попала в кризис. Потому что, если бы эти средства тратились на модернизацию, то мы бы, как китайцы, в пик кризиса рвали на себе волосы и кричали: какой ужас, какой кошмар, у нас кризис, у нас все плохо, темпы роста сократились с 12 аж до 8 %! Напомню, у нас было почти 8 % – только не рост, а спад. Да и сейчас не все так хорошо. Потому что деньги не были вложены в модернизацию, потому что они искусственно выведены из хозяйственного оборота, и стране по-прежнему наносится колоссальный ущерб.

По статусу средства Резервного фонда можно тратить на текущие нужды, а средства Фонда национального благосостояния – только на затыкание дыр в Пенсионном фонде. Интересно, что с 2011 года, когда в Пенсионном фонде возник серьезный дефицит, государство отказалось целевым образом тратить деньги Фонда национального благосостояния, предпочтя безумное, иррациональное в условиях кризиса повышение налогообложения оплаты труда до запретительно высокого уровня.

1 сентября 2008 года Фонд национального благосостояния составлял 32 млрд долларов. В условиях кризиса его ударно накачивали, и к 1 января 2009 года он составлял 88 млрд долларов, а к 1 января 2010 года достиг максимума – 91,6 млрд долларов. И только после этого он начал медленно сокращаться: но все равно 1 февраля 2011 года он составил 90,2 млрд долларов. Этот фонд сокращается, но очень медленно и неравномерно.

А Резервный фонд, за счет которого затыкаются все дыры в бюджете, что называется, сыпется. На 1 сентября 2008 года, когда кризис переходил в острую фазу, в нем было 142,6 млрд долларов, 1 января 2009 года уже 136,3 млрд, а на 1 января 2010 года он сократился более чем вдвое – до 60,5 млрд долларов. 1 февраля 2011 года в нем было 26 млрд долларов – тоже деньги огромные, но с начала кризиса этот фонд сократился более чем на 116 млрд долларов, почти в 5,5 раза.

У нас часто путают Резервный фонд и Фонд национального благосостояния с международными резервами, но это не совпадающие, а лишь частично переходящие друг в друга категории средств.