— Костры запалены повелением князя Дмитрия Костянтиновича Суздальского. Прошли вниз на болгар новгородские ушкуйники на два ста ушкуях. В Нижнем Нове–городе они великое воровство учинили, избили множество татар, и басурман, и армян, а гостей московских да ростовских пограбили. Потом воры Камой ходили, грады повоевали, ныне плывут со многой корыстью обратно по Волге–реце, этими днями быть им в Нижнем. Дмитрий Костянтинович с силой собрался, решил ворам их воровство припомнить. В Суздаль приедешь, помощи от Москвы просить будут.

— О том немедля Дмитрия Ивановича известить надо! Немедля в Суздаль надо ехать! — Семен вскочил с бревна, но Микула остановил его.

— В Суздаль спешить непошто, я те не соврал, вестника в Москву пошли хошь сей час, а ты ночуй у меня в шалашике. Вишь засинело, запоздняете, доберетесь до града во тьме, врата вам все одно не откроют.

— Как так не откроют! Нам–то!

— Кто вы такие — ночью не видно, а в Суздаль Дмитрий Костянтинович княжну Евдокию отправил — от драки, значит, подале, ну в Суздале и стерегутся сугубо. Хошь тресни, а врат не откроют.

6. ДВЕ ВЕСТИ

Дмитрий, твердо печатая шаг, ходил из угла в угол думной палаты. Семенов гонец только головой крутил за князем. Вдруг, круто повернувшись, Дмитрий шагнул к оробевшему послу.

— Значит, так: князь Дмитрий Костянтинович единожды собрался размахнуться, да и то зря! Ушкуйники, говоришь, мимо Нижнего прошли? Князюшка побряцал мечом и на том успокоился, утомился от ратных дел, — Дмитрий презрительно фыркнул. — А Семен, говоришь, узнав об этом, князя Дмитрия помянул так, что тому икнулось, да и повернул к Ярославлю, ушкуйников перехватывать? Он что — в изумлении был али спьяна полез?

Князь Владимир не вытерпел, вскочил, закричал брату:

— И ладно, что полез! Удал Семен, только и всего!

Гонец сам такой же, как князья, молодой, горячий, повернул лицо к Владимиру, закивал сочувственно. Дмитрий опять принялся ходить, бормоча:

— Сто человек, а там два ста ушкуев! Спятил Семен! Совсем спятил!

Кто–то из старых бояр наконец сказал:

— Ты, княже, раньше времени не печалься. Семен зря на погибель не полезет.

Дмитрий остановился.

— Авось в самом деле Семка на рожон не попрет. — Посмотрел на бояр: — Свибл Федор Андреевич, — боярин поднялся с места, — поедешь в Новгород Великий, спросишь их там, почто ходили на Волгу, почто грабили и били русских людей? Спросишь грозно, на вече, пусть мне Господин Великий Новгород за разбои ответит, а до тех пор мира ему не дам! — Потом улыбнулся Владимиру, подмигнул послу: — Авось Семен и ушкуйников клюнет, и сам цел останется. Сумеет, а?

Гонец понял — гроза прошла, расцвел:

— Знамо, сумеет! Он такой, такой… — Так и не высказал, какой Семен Мелик, но и без того всем было ясно.

Видя, что князь занялся с гонцом и советов их больше не нужно, бояре стали расходиться, время было к обеду. Дмитрий окликнул Свибла:

— Федор Андреевич, будешь в Новгороде, присмотри каменных дел мастера доброго, чтоб крепостное строение разумел.

Когда Свибл ушел, гонец сказал тихо:

— Княже!

Дмитрий, стоявший в задумчивости, оглянулся:

— Чего тебе?

— Велел Семен Михайлович тебе еще одну весть донести и передать с глазу на глаз.

— Что такое?

— В Суздаль, спасаясь от ушкуйников, княжна Евдокия Дмитриевна приехала, дочь… — Гонец взглянул в лицо князю и запнулся — понял: растолковывать князю, чья дочь княжна Евдокия, — не надо.

7. РАЗЛАД

Никому не ведомо, почто великий князь с малой дружиной во Владимир ускакал. И уже совсем никто не знал, куда выехал из стольного града Владимира Дмитрий Иванович ранним осенним утром. Видели только — выехал князь сам–друг с гусляром дедом Матвеем на полночь по Суздальской дороге, а куда — спросить не посмели.

Из Москвы князь выезжал — было еще все зелено, но две ночи подряд ударили заморозки, и сразу на леса точно кто златотканый плащ накинул.

Утром небо было синее, чистое, солнышко поднялось, будто умытое, и под его светлыми лучами земля лежала в полудреме. Зачарованно стояли золотые леса, одетые сейчас в утренний наряд жемчужного, тонкого инея. Синие тени лежали в глубине леса.

— Как пригоже–то, дедушка! — то и дело говорил Дмитрий, оглядываясь на деда Матвея.

Дед в ответ улыбался. Борода и волосы гусляра, казалось, тоже покрылись инеем, и где–то в усах запряталась такой же синеватой тенью добродушная складочка, зато нос и щеки деда багрецом отливали, под стать осинам. Уйди такой в лес, опутайся мхами — лесовик и только. Но сегодня старик был одет не для леса, чисто: не в лес ехали — в город.

Выше и выше поднималось солнце, упали на мокрую траву туманы, растаял иней, тонкие струйки пара, пронизанные светом, поднимались от веток. Стало заметно теплее. Дед Матвей скинул кожушок, ехал по–летнему. Вышитый подол его белой длинной рубахи лежал у него на коленях. А Дмитрий все больше и больше хмурился.

Дед поглядел, поглядел да