— Случай привел меня сюда, княжна. Тогда у вас на усадьбе сулила ты меня пожалеть, да, видно, недосуг тебе было, и пришлось мне самому о своей голове думать. Сбежал я от горькой доли, ныне сбежал сызнова.

— От кого ты сбежал?

— От него, от Митрия Ивановича. Твой батька меня ограбил и похолопил, а Московский князь и того хуже со мной сотворил; поработал я у него в оружейной слободке, покалечился, ныне суставы к непогоде, как у старика, ломит… — Бориско вдруг прервал свою речь, пригляделся, захохотал: — Ты никак меня пожалела? Пустое! На лихую работу послал меня князь Митрий за дело, за разбой. Не ждала такого от Бориски? Я за то на князя Митрия сердца не держу. Работал, мерз, что с того? Хребет гнуть везде придется, но когда меня камни заставили возить, тут я не стерпел, сбежал.

— Тяжело?

— Нет! Камни возить много легше, чем руду из болота таскать. Не в том дело, это бы ничего, стерпеть можно, но чтоб свой брат Фомка–тать надо мной хозяином стал, того стерпеть я не мог, сбежал. Был Фома лихим удальцом, а ныне в княжецкую дуду стал играть. Чем его только князь приворожил, не ведаю!

— А сюда зачем пришел?

Бориско посмотрел на княжну искоса, подозрительно: пошто, дескать, выведывает, потом бесшабашно тряхнул кудлатой гривой волос.

— Схитрил я, княжна. Вот сбежал я, меня, само собой, ловить станут, ну, а кому в голову придет искать меня в Суздале? Вишь, Авдотья Митревна, как я разошелся, все тайны тебе открыл. А почему? Потому — ныне я страх потерял. Не поймают ныне меня и не закабалят, в Суздале я мимоходом.

— Куда же ты теперь пойдешь?

— Пока я князю в Москву камень возил, многого наслушался. Митрий Иванович не зря спешит, шибко он Тверского князя опасается, а коль так, я в Тверь пойду. Москве да и твоему батюшке, князю Митрию, стану пакостить! Прощай, княжна!

Пошел прочь, не оглядываясь, с треском продирался сквозь чащу. Княжна глядела ему вслед, стояла не шелохнувшись.

8. СЕРЕБРЯНЫЕ НЕЗАБУДКИ

На следующий день дед Матвей вновь пришел в Суздаль. Был он теперь без гусель и вид на себя напустил строгий, как и подобает княжому человеку.

Придя в кремль, дед прямо пошел к княжескому терему и, не таясь, велел вести себя «к Евдокие Дмитриевне».

— Почто тебе княжна понадобилась? — строго спросил тиун.

Матвей отвечал громко, чтоб челядь слышала:

— Послан я из града Москвы от великого князя Дмитрия Ивановича, а пошто — скажу не тебе, скажу княжне Евдокие Дмитриевне. Веди к ней.

— Кажись, в саду княжна? — оглянулся тиун на челядинцев.

— Там она. Там! — ответили ему.

Княжна сидела под березкой и так задумалась, что и не видела подошедших тиуна и деда Матвея.

— К тебе посол, княжна, от князя великого, от Митрия Ивановича, — сказал тиун.

Княжна вздрогнула, вскочила со скамьи:

— От Дмитрия Ивановича? Говори!

Матвей шагнул вперед, поклонился в пояс, потом покосился на тиуна:

— Приказано, мне, княжна, передать тебе княжьи слова по тайности. Вели слуге твоему уйти.

Тиун и руками развел.

— Да ты никак, старик, в изумлении? Да где это видано, чтоб княжна тайных послов принимала? Да меня князь Митрий Костянтинович за то со свету сживет!..

Дед прервал его строгим окриком:

— Помолчи, холоп! Я не тайный посол, а великого князя. Бесчестья на Дмитрия Ивановича не потерплю!

Княжна замахала на тиуна руками:

— Иди! Иди! — Тот пошел прочь с ворчанием, оглядываясь.

Дед Матвей расстегнул суму, вынул оттуда что–то завернутое в чистый плат, вновь поклонился.

— Тебе, княжна, шлет Дмитрий Иванович дар. Не обессудь, прими.

Княжна схватила деда за руку, гневно нахмурилась:

— Стой, старик, как смеет князь Дмитрий слать мне дар?

— В том–то и беда, — вздохнул Матвей, — что мыслил князь поднести этот дар по–иному. Взгляни! — Дед сбросил платок. В руках у него сверкнул женский головной убор: тонкая золотая дужка, два узорных височных кольца, от которых с легким звоном упали вниз тончайшие, хитрого плетения золотые цепи. — Сей убор не простой, старинный, еще до Батыева нашествия сделан. Князь потому этот убор и выбрал: княжна–де оценит, что убор сей вольным русским человеком сработан. Да, видать, ошибся Дмитрий–то Иванович. Отколь мне ведать, почему оскорбел вчера князь, из леса придя?

Склонив голову набок, дед встряхнул убор, любуясь его игрой в лучах солнца. Взглянул на княжну, замолк. В синих глазах Дуни стояли слезы, вот–вот готовые сорваться с ресниц.

— Княжна оценит, что убор сей вольным русским человеком сработан, — медленно повторила она и, чувствуя, что слезы уже льются из глаз, отвернулась.

— Вот оно что, — заговорил старик иным, сразу потеплевшим голосом, — он там, а ты здесь кручинишься. Аль повздорили с ним?

Дуня кивнула головой.

— Полно, княжна, не беда. Знаю теперь, чего мне делать. Держи–ко убор. — Сунул ей в