— Немногие из колоний выживут без нас. Еще слишком рано. Если бы мы не подавили науку и исследования, могло бы быть иначе. Мартин, мы слабо распространены по колониальным планетам. Ко-доминиум должен помочь им. Мы создали их проблемы с нашими колониальными правительствами. Мы совершенно не дали им шансов прожить без нас. Мы не можем так вдруг отпустить их на все четыре стороны.

Грант сидел не двигаясь и ничего не говоря.

— Да, я проповедую обращенному. Но ведь это флот дал Гранд Сенату эту власть над колониями. Я не могу не чувствовать себя не ответственным.

Голова сенатора Гранта снова дернулась, то ли кивок, то ли дрожь.

— Я бы подумал, что есть многое, что ты мог бы сделать, Сергей. Флот подчиняется тебе, а не Сенату. Я знаю, мой племянник дал это понять достаточно ясно. Воины уважают другого воина, но к нам, политикам, у них только презрение.

— Ты предлагаешь измену?

— Нет. Конечно, я не приглашаю флот попробовать заправлять спектаклем. Военное правление не очень то хорошо сработало для нас, не так ли? — Сенатор Грант слегка повернул голову, показывая на земной шар позади него.— Двадцать государств на Земле управлялось армиями, но ни одно из них не делало этого хорошо.

С другой стороны, политики делали свое дело немногим лучше, подумал он. Никто не делал лучше.— У нас, кажется, нет никаких целей, Сергей. Мы просто болтаемся на весу, надеясь, что обстановка станет лучше. С чего бы это?

— Я почти перестал надеяться на лучшие условия, — ответил Лермонтов.— Теперь я только молюсь, чтобы она не ухудшалась.-— Его губы слегка дернулись в тонкой улыбке.— На такие молитвы редко отвечают.

— Я говорил вчера с моим братом,— сказал Трант.— Он снова угрожает подать в отставку. Я думаю, на этот раз он всерьез.

— Но он не может этого сделать! — Лермонтов содрогнулся.— Твой брат — один из немногих людей в правительстве США, который понимает, сколь отчаянно нам нужно время.

— Я говорил ему об этом.

— И?..

Грант покачал головой.

— Это крысиная гонка, Сергей. Джон не видит ей никакого конца. Конечно, очень хорошо играть в авангард, но ради чего?

—  Разве выживание цивилизации — нестоящая цель?

—  Если мы идем именно к этому, то — да. Но какие у нас гарантии, что мы достигнем даже этого?

Улыбка Гранд Адмирала стала ледяной.

—  Никаких, конечно. Но мы можем быть уверенными, что ничто не выживет, если у нас не будет еще времени. Несколько лет мира, Мартин. Многое может случиться за эти несколько лет. А если ничего не случится — ну, тогда у нас будет несколько лет мира.

Стенка позади Лермонтова была покрыта знаменами и панелями. В центре, среди них, был герб Кодоминиума: американский орел, советские серп и молот, красные и белые звезды. Под ними был официальный девиз Военно-Космического флота: МИР — НАША ПРОФЕССИЯ.

Мы выбрали этот девиз для них, подумал Грант. Сенат заставил ВКФ принять его. Хотел бы я знать, сколько офицеров флота верят в него кроме Лермонтова? Что бы они выбрали, если предоставить это им самим?

Всегда есть воины, и если не дашь им что-то, за что стоит драться... Но мы не можем жить без них, потому что грядет время, когда необходимо иметь воинов. Вроде Сергея Лермонтова.

Но необходимо ли иметь политиков, вроде меня?

— Я снова поговорю с Джоном. В любом случае я никогда не был уверен, насколько он серьезен насчет отставки. К власти привыкаешь и трудно сложить ее с себя. Требуется лишь немного убеждения, какой-нибудь аргумент, чтобы позволить тебе оправдать ее сохранение. Власть — наркотик, посильней опиума.

— Но вы ничего не можете поделать с нашим бюджетом.

— Да. Дело в том, что есть еще проблемы. Нам нужны голоса Бронсона, а у него есть требования.

Глаза Лермонтова сузились, а голос стал густым от отвращения.

— По крайней мере, мы знаем, как иметь дело с людьми, вроде Бронсона.— И это было странно, подумал Лермонтов, что презренные твари, вроде Бронсона, вызывали столь мало проблем. Им можно было дать взятку. Они ждали, что их купят.

Настоящие-то проблемы создавали люди честные, вроде Гармона в Соединенных Штатах и Каслова в Советском Союзе, люди, имеющие дело, за которое они готовы умереть — они-то и довели человечество до нынешнего состояния. Но я предпочел бы знаться с Касловым и Гармоном и их друзьями, чем с людьми Бронсона, которые поддерживает нас.

— Тебе не понравится кое-что из того, что он просит,— предупредил Грант.— Ведь полковник Фалькенберг твой особый фаворит, не так ли?

— Он один из лучших наших людей. Я использую его, когда ситуация кажется отчаянной. Его солдаты последуют за ним куда угодно и он не теряет зря жизней в достижении наших целей.

— Он явно чересчур часто наступал на мозоль Бронсона. Они хотят его уволить.

— Нет.— Голос Лермонтова стал тверд.

Мартин Грант покачал головой. Он вдруг почувствовал себя очень усталым, несмотря на низкую гравитацию луны.

— Выбора нет, Сергей. Это не просто личная неприязнь, хотя этого тоже много. Бронсон стыкуется с Гармоном, а Гармон считает Фалькенберга опасным.

— Конечно, он опасен Он воин. Но он опасен только для врагов Кодоминиума...

— Именно.— Грант снова вздохнул.— Сергей, я знаю. Мы отнимаем у тебя лучшие орудия, а потом ожидаем, что ты выполнишь работу без них.

— Тут больше, чем это, Мартин. Как управлять воинами?

— Прошу прощения?

— Я спросил: «Как управлять воинами?» — Лермонтов переместил очки кончиками пальцев обеих рук.— Заслужив их уважение, конечно. Но что случится, если право на это уважение потеряно? Им нельзя будет управлять, а ты говоришь об одном из лучших ныне военных умов. Вам, может, придется жить, жалея об этом решении, Мартин.

— Ничего не поделаешь, Сергей, ты думаешь, мне нравится говорить тебе: «Выбрось хорошего человека ради змеи вроде Бронсона»? Но это не имеет значения. Патриотическая партия готова поднять из-за этого дела большой шум и Фалькенберг все равно не смог бы пережить такого рода политического давления, ты это знаешь. Никакой офицер не сможет. Его карьера кончена, несмотря ни на что.

— Ты всегда поддерживал его в прошлом.

— Я, черт побери, Сергей, сам в первую очередь дал ему направление в училище. Я не могу поддержать его, и ты не