– Давай, – шепнул тот своему племяннику Джамере, но молодой дама уже устремился вперед.

Он был высок, но не худощав и никогда не соблюдал пищевых ограничений, прописанных в Эведжахе. Не был и тучен, двигался с присущей духовенству плавной грацией. Джамере провел в Шарик Хора большую часть жизни, имел доступ к секретным руководством по шарусаку почти для всех племен. Он кое-что скопировал, кое-что выкрал и овладел запретными приемами. И с радостью продал дяде приобретенные навыки.

– На колени перед дама Джамере! – гаркнул Керан, и будущие воины повиновались, без колебаний уперлись ладонями в грязь.

Джамере воздел руки. В одной держал подписанный Ахманом указ, в другой – Эведжах.

– Верные най’шарумы! Ахман асу Хошкамин ам’Джардир ам’Каджи, шар’дама ка и глас Эверама на Ала, передал вас своему слуге Аббану. Именно Аббан обратил на вас взор Избавителя, даровал лишенным света Эверама возможность искупления, шанс доказать свою преданность! – Он скользнул взглядом по строю. – Верны ли вы?

– Да, дама! – ответил дружный хор.

– Эверам зрит! – вскричал Джамере и простер руки к солнцу – Те, кто будут служить верно и преданно, получат награду и на Ала, и на Небесах! Те, кто нарушат клятву или не выполнят долг, подвергнутся жестоким страданиям в свои последние часы перед тем, как Он низвергнет их дух в бездну Най!

Аббан подавил смешок. Фанатичный блеск в глазах племянника – лишь мастерское лицедейство сродни искусству северян-жонглеров. Он не верил вообще ни во что, но умел притворяться еще до того, как его призвало духовенство.

Однако страх в глазах най’шарумов показал, что он не зря носил покрывало. Даже Керан оробел, когда Джамере протянул ему Эведжах.

– Рабочую руку сюда! – приказал Джамере, и наставник возложил на истертую кожу правую ладонь.

– Клянешься ли ты служить Аббану асу Чабину ам’Хаману ам’Каджи? – вопросил Джамере. – Защищать его и повиноваться ему, и никому другому, за исключением самого Избавителя, отныне и до скончания дней?

Керан замялся. Взгляд метнулся к Аббану, брови гневно сошлись. Когда они втроем репетировали присягу, никто и словом не обмолвился, что ритуал коснется наставника. Одно дело, когда Аббан требует клятвы от хаффитов и чинов, и совершенно другое, когда хочет того же от наставника-даль’шарума уровня Керана.

Аббан ответил улыбкой. «Выбирай, наставник, – подумал он. – Эверам зрит, и ты не можешь пойти на попятную. Служи мне или ходи на деревяшке и дрыхни в своей блевоте».

Понимал это и Керан; Аббан открыл ему путь к славе, но за славу нужно платить. Наставник посмотрел на замерших в ожидании най’шарумов и понял, что каждая секунда проволочки аукнется сомнением, которое придется из них выбивать.

– Клянусь служить Аббану, – проворчал он в конце концов, пересекшись с Аббаном взглядом, – до самой смерти, если Избавитель не освободит меня от присяги.

Аббан порылся в жилете, извлек фляжку с кузи. Отсалютовал воину и приложился к горлышку.

Лето 333 П. В.

28 зорь до новолуния

Лиша взглянула на темнеющее небо и прижала к глазнице ладонь, унимая боль. Дворец Ахмана покинули запоздно, караван взял курс на Лощину Избавителя, но не сильно продвинулся в первый день – миль на десять. Вестник покрыл бы расстояние от Форта Райзон до Лощины за две недели, а то и меньше. Копьям Избавителя, которые не боялись демонов и даже ночами двигались быстро, понадобилось вдвое меньше. Прошлый раз и то доехали сравнительно быстро, хотя повозку пустили медленно, дабы обеспечить удобство непривычным к странствиям родителям Лиши.

Отец Лиши даже в молодости не отличался крепостью, а теперь уже далеко не юноша. Пока ехали из Лощины, у него ежедневно прихватывало поясницу, и Лише приходилось пичкать его расслабляющими снадобьями, от которых он спал как убитый. Возвращались в намного более удобном экипаже, и отец не жаловался, но Лиша замечала, как он потирал спину, когда думал, что не видит никто, и понимала, что путешествие ему в тягость.

– Скоро остановимся на ночлег, – сказала она Шамавах, которая ехала с Лишей и ее родителями – по крайней мере, когда не орала на других женщин.

У красиек существовала неофициальная иерархия, и ее замужество за хаффитом не имело значения. Все женщины, а с ними и ха’шарумы, мгновенно выполняли распоряжения Шамавах и тем самым поддерживали в караване порядок.

И все же тяжело нагруженные повозки еле ползли, чем раздражали не только черных как смоль походных коней шарумов, но и сильных гарронов Гареда и Уонды. Лиша вспомнила предупреждение Ахмана о разбойниках и закусила губу Даже в Красии многие жаждали ее смерти, а за пределами оной караван с продовольствием и одеждой окажется необоримым соблазном для тех, кто с приходом красийцев лишился домов и всего остального. Шарумы справятся с мелкими бандами, но можно взять в заложники детей и женщин, и Лиша отлично знала, что разбойники не упустят такую возможность.

– Конечно. – Тесийский Шамавах был почти так же безупречен, как мужнин. – За следующим холмом – селение под названием Каджитон, и конники уже скачут, чтобы подготовить надлежащий прием.

Каджитон.

Имя красийского Избавителя с тесийским суффиксом. Это многое говорило о положении Райзона… то есть Дара Эверама, и лучше ей приучиться называть его именно так. Ахман нарезал своим племенам земель, как праздничный торт для родственников, и хотя деревни захватили не так свирепо, как сам Форт Райзон, Лиша прекрасно видела в окно кареты, что племена окопались, а Закон Эведжана вошел в полную силу.

Мужчин призывного возраста не видно, только слабые и немощные, а работавшие в полях тесийские женщины носили темные, мрачные платья от горла до щиколоток и аккуратно повязанные платки. Когда дама созывал на молитву, а то и показывался лично, они проворно простирались ничком. В воздухе плавал запах горячих красийских специй, и постепенно рождался жаргон – смесь красийского и тесийского в сочетании с жестами и мимикой.

Знакомое Лише герцогство исчезло и вряд ли вернется, даже если красийцев удастся изгнать.

«Надлежащий прием» свелся к тому, что чуть ли не каждый селянин кланялся и расшаркивался перед кортежем, а в гостинице остался только персонал. Притом что тысячи местных бежали от красийского нашествия, сбиваясь в отряды, которые заполонили деревни и города севернее и восточнее Дара Эверама, было очевидно, что еще больше людей осталось или же их изловили и вернули. В одном Каджитоне проживали сотни тесийцев. Райзонская земля была плодородна, и численность населения выше, чем во всех герцогствах, вместе взятых.

Они выехали на городскую площадь, и Лиша увидела в центре высокий столб, на нем обмякла женщина, подвешенная за скованные запястья. Она была мертва, а следы на голом теле и мелкие камни, разбросанные вокруг, объяснили причину. Столб венчала табличка с единственным словом, начертанным красийской вязью, но Лиша обошлась без переводчика, поскольку начиталась подобного в Эведжахе.