– Ничуть вы рады не были, – глухо сказал Наганов. – Нина, вы помните, о чём мы говорили два года назад… на Пречистенке? В бывшем графском доме? Я сказал тогда, что дороже вас у меня никого на свете нет. И сейчас всё так же. Нина, хотите выйти за меня замуж?

«Бог ты мой…» – обречённо подумала она. Вслух же сказала:

– Максим Егорович, я ведь однажды уже ответила вам…

– Я помню, что вы ответили. И знаю, что вы меня не любите и никогда не любили. – Наганов опустил голову, несколько раз медленно прошёлся вдоль стены. – Но вы знаете, что… для вас я что угодно готов сделать. И может быть…

Приближающиеся торопливые шаги на лестнице прозвучали так неожиданно и громко, что Нина вздрогнула от испуга. Они одновременно повернулись к двери, и Нина успела ещё заметить, как рука Наганова неторопливо ложится на кобуру револьвера. Хлипкая дверь истерически завизжала, распахиваясь настежь, и в комнату влетел взъерошенный и мокрый от дождя Мишка Скворечико.

– Нинка!!! Что там в «Савое»-то у вас было?! Это правда, что тебя Штопор чуть не зарезал? И чекисты застрелить хотели?! Нам сказали, что тебя арестовали и на Лубянку увезли, а ты!.. Говорил я тебе, дура, говорил или нет, чтобы… – Он осёкся, только сейчас заметив, что Нина не одна. Несколько минут они с Нагановым пристально смотрели друг на друга. Две лохматые тени на стене не шевелились.

– Здравствуйте, товарищ Наганов, – наконец выговорил Мишка. Голос его после бега звучал хрипло и почти угрожающе. В чёрных глазах сумрачно поблёскивал огонёк.

– Здравствуйте, Михаил, – отозвался тот. – Напрасно вы беспокоились, с Антониной Яковлевной всё в порядке, хотя и пришлось… понервничать слегка. Нина, всего вам доброго, мне пора.

– До свидания, Максим Егорович, – машинально ответила Нина, поднимаясь. Но сил проводить гостя до лестницы у неё уже не было, и дверь за Нагановым закрыл Мишка.

– Нинка, я вам тут что… помешал? – вернувшись к освещённому столу, мрачно спросил он.

– Идио-о-от… – простонала Нина, падая на стул. – Как же вы мне все надоели, господи, господи, господи-и-и… Что ты явился? Вот скажи мне, что ты явился среди ночи, олух царя небесного?! Хочешь, чтобы цыгане языки до дыр стёрли? Чтобы твоя Танька мне волосы отрезала?!

– С чего ей?.. – буркнул Мишка.

– А с того!!! Дурак! Кто я тебе, чтоб ты ночью из дому срывался про моё самочувствие узнавать?!

– Кто ты мне, спрашиваешь?.. – переспросил Мишка.

И в негромком голосе его послышалось что-то, от чего Нина зажмурилась и долго сидела неподвижно, уронив лицо в ладони. Затем шёпотом сказала:

– Мишка, я больше в «Савой» не пойду. И в пивную не пойду. Я не могу. Чёрт с ними, с деньгами, не могу больше… Меня сегодня чуть не убили, я боюсь…

– Я знаю, – хмуро отозвался Мишка. Помолчал немного, постукивая длинными, худыми пальцами гитариста по столешнице… И вдруг взорвался:

– Потому что дура ты, Нинка! И всегда, всю жизнь дурой была! Какого лешего ты к нам не пришла?! Сколько тебя уговаривали! Сам дядя Егор Поляков приходил просить – отказала! В «Стрельне» дела хорошо идут, ресторан каждый день полон! Нэпманы у цыганок в ногах валяются! Таньке моей на днях такой брильянт подарили, что она теперь и спит с ним в обнимку, из рук выпустить боится! Надьке-пигалице, племяннице поляковской, тринадцать лет всего, голоса и в помине нет – а за пляску под ноги червонцы мечут! И никто бы там тебя не тронул, цыгане бы не дали, спрятали бы, если что! Так нет! Характер показать вздумала!

– Мишка, да не кричи ты на меня… – попросила Нина, не поднимая головы. – Никак в толк не возьму, что вы все орёте? И чего хотите?

– Ну, уж чего твой чекист хочет, ещё два года назад ясно было, – проворчал сквозь зубы Мишка. – Уж, по-моему, давно бы могла осчастливить-то его. И девок спокойно бы растила, и копеек бы не считала.

– А если я тебе сейчас в морду дам, яхонтовый мой? – устало спросила Нина. Она при этом даже не повернулась к Скворечико, но тот счёл нужным отодвинуться подальше. Чуть помолчав, спросил:

– Нинка, ну почему ты за меня не пошла?

Не оглядываясь, она пожала плечами.

– Не любила.

– Ну и что?

Некоторое время в тёмной комнате стояла тишина. Наконец Нина медленно, не глядя на Скворечико, выговорила:

– Вот так ты, морэ, и на Таньке женился. Не любил… ну и что? Хорошо тебе теперь? Так хорошо, что вот сейчас сидишь и передо мной позоришься?

Мишка вскочил из-за стола, и Нина совершенно спокойно подумала, что он вот-вот её ударит. Но Скворечико, оказавшись рядом, лишь взял в горячие ладони её мокрое от слёз лицо, и совсем близко оказались знакомые, острые, чёрные глаза.

– Нинка… Скажи вот слово – и тут, с тобой останусь! Насовсем останусь!

– Не выдумывай, – со вздохом отстраняя его руки, сказала она. – Иди уже к жене, ну тебя. Мне Танька небось не чужая, бабки наши с ней сёстры…

– Двоюродные же! – с такой горячностью напомнил Мишка, что Нина невольно улыбнулась.

– Да хоть и семиюродные… Я, может, и правда на шлюху переулошную теперь похожа, только не буду же от детей отца тащить.

– Это твой чекист тебя шлюхой назвал?! – взвился Скворечико. – Да чтоб ему…

– Не он, а ты, – без злости напомнила она, – когда последний раз видались, помнишь?

– Нинка, да я же…

– Что «Нинка»? Называл же? И думал про меня всякое? А что ж ты теперь отворачиваешься – было ведь?

Мишка молчал, стоя к ней спиной. Нина глубоко вздохнула. Встряхнув обеими руками ещё не просохшие волосы, прижалась лбом к оконному стеклу.

– Извини, Миша, что вот так с тобой говорю. Но ты мне прежде как брат был. А теперь никто стал. Ну, что я поделаю? Ступай домой. И так разговоры пойдут всякие. Тебе-то ничего, а мне отбрёхивайся… Иди.

Скворечико медленно пошёл к дверям. Нина проводила его до порога, незаметно вздохнула, когда он, уже выходя, обернулся и свет лампы блеснул в огромных, чёрных глазах.

– Нинка…

– Ну что ещё, господи?..

– Прости меня.

Она кивнула и плотно закрыла за ним дверь. Оставшись одна, села на пол, прислонилась спиной к тёплому боку печи и закрыла глаза.

– …Нина! Ниночка! Ради бога, просыпайтесь, за вами пришли! Почему вы валяетесь на полу?!

Нина с трудом открыла глаза. Из окна, сквозя через влажные, ещё обнажённые листья липы, било апрельское солнце. Девочек не было, их книжек на столе тоже, кровать аккуратно застелена, а перед Ниной прыгал взбудораженный Кленовский.

– Ну что тако-ое?.. – жалобно застонала она, поднимая голову с пыльных половиц и чувствуя, как у неё отчаянно ломит всё тело. – Я спать хочу-у-у… Вадим Андреевич, что же вы так кричите, что случилось?..