– Да.

– Да. – Миссис Крокетт поплотнее запахнула шаль. – Безмозглые дураки, они думали, что это вы. А я знала. Я видела синяки.

Аманда почувствовала, как Мартин насторожился.

– Синяки? – после паузы тихо спросил он.

Губы миссис Крокетт презрительно изогнулись, и она гневно произнесла:

– Кто бы он ни был, он принудил ее. Я видела отметины на ее теле, да и сама она сильно изменилась. На следующий же день ее веселость и жизнерадостность исчезли, мне стоило огромных усилий заставить ее посмотреть на меня. Она плакала по ночам. Тогда я ничего не знала. Но моя Сара не из тех, кто будет поднимать шум, тем более с таким папашей. – Она оттолкнулась ногой от пола и закачалась. – Если бы вы были здесь, вы вытянули бы из нее все, но со мной она говорить не хотела.

– Ее принудили, – ровным голосом сказал Мартин. – Вы в этом уверены?

Миссис Крокетт кивнула:

– Абсолютно, голову даю на отсечение. Второго января, через два дня после бала в большом доме.

Она замолчала. Молчал и Мартин.

Аманда решилась нарушить гнетущую тишину:

– Вы сказали, что знали, что это не Мартин…

Миссис Крокетт повернулась к ней:

– Так это же ясно как божий день! Если бы он, – она кивнула на Мартина, – захотел ее, ему надо было бы только намекнуть. Ему не понадобилось бы принуждать ее. – Ее губы задрожали, и она значительно мягче добавила: – Он не причинил бы ей вреда – тогда в округе было много девушек, которые могли бы поклясться в этом. А у моей Сары были синяки, огромные темные пятна по всей спине. Тот мерзавец повалил ее на камни и овладел ею. – Она энергично замотала головой. – Нет, это был не милорд.

Когда Мартин заговорил, его голос звучал спокойно, хотя внутри у него все кипело от ярости:

– Она что-нибудь сказала, дала понять, кто это был?

– Нет, – ответила миссис Крокетт. – Уж будьте уверены, я бы запомнила. – Помолчав, она добавила, глядя в огонь: – Я никогда не забуду, как она собралась с духом, чтобы рассказать отцу. Она пыталась урезонить его, но разве такое возможно? – Она хмыкнула. – Он запер ее в комнате и чередовал порки с проповедями.

– Он на самом деле вынудил ее покончить с собой?

– Это он покончил с ней – пусть он не набрасывал петлю ей на шею, но он позаботился о том, чтобы она сама это сделала! Он не оставил ей выбора. Никакого. – Миссис Крокетт опять принялась раскачиваться. – Если бы она вела дневник…

Мартин и Аманда попрощались с миссис Крокетт и вышли на залитую солнцем улицу, оставив прошлое в полумраке гостиной.

Всю обратную дорогу домой Аманда молчала. Элли велела им переодеться к обеду, который она сервировала в сверкающей чистотой малой гостиной. Расставляя блюда, она часто внимательно поглядывала на Аманду, но вопросы задавать не решалась.

Прежде чем уйти, Элли сообщила, что Реджи плотно поел и теперь спит в своей комнате.

– Выглядит он значительно лучше, и лихорадка прошла.

Эта новость немного улучшила настроение Аманды. После обеда она встала из-за стола и обратилась к Мартину:

– Милорд граф, покажите мне свои семейные портреты. – Мартин вопросительно посмотрел на нее, и она с наигранным простодушием осведомилась: – А разве это не лучший способ произвести впечатление на свою будущую невесту?

– Тебя видно насквозь, – усмехнулся Мартин.

Аманда улыбнулась и взяла его под руку.

– Исполняй мои капризы.

Портреты висели на галерее, к которой вела парадная лестница.

– Правильно ли я понимаю, – спросила Аманда, когда они поднялись наверх, – что по возвращении в Англию ты не хотел затевать расследование, так как подозревал в убийстве Люка?

Мартин ответил после довольно продолжительной паузы:

– Я не знал, что думать – ни тогда, ни потом. До того дня мы с Люком были ближе, чем братья. Мы выросли вместе, вместе учились в Итоне, наши мамы – сестры… – Он пожал плечами. – Честно признаться, я никогда не делал никаких выводов.

– Но сейчас ты Люка не подозреваешь?

– Нет и еще тысячу раз нет. У Конлана слишком острое зрение, а что до применения силы… – Он добродушно усмехнулся. – Понимаешь, когда дело касается женщин, то Люк применяет силу лишь для того, чтобы избавиться от них.

– Верно, – согласилась Аманда. – Значит, это не он. Тогда кто?

– Ответ будет для тебя полной неожиданностью, ты скоро увидишь, – сказал Мартин, увлекая за собой Аманду.

За утро Элли успела раздвинуть шторы и прихватить их кольцами, поэтому портреты, висевшие на стенах ровными рядами, были хорошо освещены.

– Давай начнем со старика Генри, самого первого графа. – Мартин подвел Аманду к портрету мужчины с довольно сварливым лицом. Он был окружен спаниелями, которые смотрели на него с собачьей преданностью. – История гласит, что он больше любил своих собак, чем графиню. А вот и она.

Аманда перевела взгляд на соседний портрет – строгая женщина с заостренными чертами лица и седыми волосами – и многозначительно хмыкнула.

Они неторопливо продвигались дальше, пока не добрались до портретов, изображавших более близких родственников.

– Вот мой дед, третий граф.

Художник запечатлел третьего графа в самом расцвете его сил. Аманда внимательно изучила портрет и посмотрела на Мартина:

– Он совсем не похож на тебя.

– Это я не похож на него, – поправил ее Мартин. – Внешность я унаследовал от мамы.

Они пошли дальше мимо многочисленных Фалбриджей, и каждый портрет, особенно те, на которых были изображены мужчины, подтверждал слова Мартина. У Фалбриджей была иная форма головы, более выпуклые надбровные дуги, менее четко обрисованный подбородок; более покатые плечи. И вообще у них был совершенно другой, чем у Мартина, облик, и ни у кого не вызывало сомнений, что все, вплоть до отца Мартина, произошли от первого графа.

Аманда остановилась перед его портретом. Она почувствовала, как притих Мартин, и вгляделась в изображение человека, который выгнал из дома собственного сына – как теперь выяснилось, без всяких на то оснований. Суровый мужчина с благородной осанкой, но без намека на жестокость. По его лицу не скажешь, что он способен на раздражение.

Ее внимание привлек следующий портрет.

– Твоя мама? – спросила она, разглядывая лица троих людей, нарисованных на портрете.

– И ее сестра.

– Да, знаю, мать Люка. Они здесь такие молоденькие.

– Им чуть больше двадцати.

Мартин оказался прав: он действительно пошел в мать. Сходство было очевидным, разница заключалась лишь в том, что Мартин унаследовал мужской вариант ее внешности.