— Ну, что делать будем? — спросил Зимин.

— Не знаю. Твой ход.

— Я вообще то к отцу. Надо поговорить. Кстати…

Зимин поглядел на Кокосова с прищуром.

— Поедем со мной, — предложил Зимин.

— Зачем? — не понял Кокосов.

— Поедем. Покажу кое что. Это небезынтересно.

— Да я думал…

— Чего ты думал?

Зимин оглянулся, увидел паровоз. Рассмеялся.

— Она не придет, — сказал Зимин. — Мы поссорились, и она отправилась жить к маме. Ужасная драма.

— Я… — Кокосов покраснел. — Я…

— Ты думал, что сейчас она явится? В клубах белого пара, в фиолетовых очках, с роскошными рыжими волосами, смелая и прекрасная?

Зимин рассмеялся громче.

— Щас! — сказал он. — Четыре раза! Ага! Твоя милая Лара отправилась к своей мамаше! И сейчас они совместно солят огурцы!

Кокосов помотал головой.

— Солят!

— Но ведь это правда, — прошептал Кокосов. — Эта история… она ведь произошла со мной… А ведь она похожа… Очень! И имя…

— То, что в твоей молодости была девушка, похожая на Лару, ничего не говорит, — ответил Зимин. — Есть очень похожие люди.

— А история? Понимаешь, история ведь тоже очень похожа! Это все… Было на самом деле!

Зимин вздохнул. Достал ключи, отомкнул кофр, достал шлем. Вручил его Кокосу.

— Зачем? — не понял тот.

— Надевай.

— Зачем?

— Сейчас я тебе кое что покажу. Главное успеть. Но мы успеем.

Зимин легко запрыгнул в седло.

— Садись, — Зимин кивнул на место за собой.

— Так зачем все таки?

— Увидишь. Садись, не бойся. Я с тобой в психушку ездил, а там меня молнией, между прочим, ударило! И вообще, насмотрелся, до сих пор штаны в просушке. Садись, теперь твоя очередь удивляться!

Зимин запустил двигатель. Мотор ответил шелестением, легким перебором клапанов, стальным округлым журчанием шестеренок внутри, той музыкой, которая его успокаивала. Зимин вдруг подумал, что неплохо бы записать двигатель и загрузить его в плеер, для того чтобы слушать перед сном. «Буду лежать, а в голове будет шелестеть, шелестеть, и под этот шелест приснятся наконец счастливые дальние страны».

Кокосов натянул шлем и забрался на пассажирское сиденье.

— Ну что? — обернулся Зимин. — Полетели?

Слушать ответ Кокосова он не стал, воткнул первую передачу и рванул вперед.

Началась посадка, люди сосредоточились у вагонов, поэтому перрон Зимин преодолел быстро и легко.

Спрыгнул с платформы, ввинтился между путями и через сто метров товарняка выскочил на железнодорожную ветку, уходящую в глубь промышленного района.

Промелькнули молочный завод, хлебный завод и шоколадный завод, Зимин любил это место. Если держать достаточную скорость, то получается забавный эффект, по очереди влетаешь сначала в запах йогурта, потом в аромат свежего хлеба и, наконец, в густой и усыпляющий запах шоколада.

После шоколада пошел бензин, вонь, едкая и беспощадная, Зимин прибавил скорости, чтобы миновать полосу заправок, и почувствовал, как Кокосов крепче вцепился в ручки.

Начался пригород.

Сначала с улиц исчез цвет, вывески сделались блеклыми и плоскими. Асфальт стал хуже, заплат больше, бордюры погрузились в землю, по сторонам уже не зеленели аккуратно постриженные газоны, а серели заросшие дикой пыльной травой обочины. Деревья пожелтели и растеряли листья, фонарные столбы обросли ржавчиной, а с бумзавода запахло хлором и целлюлозой.

Убавилось света, небо просело и прижало крыши, люди ссутулились и исподлобья поглядывали на несущийся по улице алый мотоцикл. Людей тоже убавилось, то ли по домам сидели, то ли эвакуировать успели.

Зимин летел мимо мигающих желтым светофоров, а потом светофоры и вовсе исчезли. Дома окончательно утратили индивидуальность и обрели одинаковую невыразительность. Зимин поворачивал на неотличимых перекрестках, все дальше погружаясь в лабиринт окраин, и вдруг резко остановился, так что Кокосов сполз по сиденью вперед и больно стукнулся о собственный шлем зубами.

— Приехали? — спросил Кокос.

— Почти.

Зимин указал на вывеску. Свежая голубенькая табличка, светившаяся нездешним люминофором, яростно контрастировала с облупленной краской двухэтажек, табличка была из близкого завтрашнего дня, стены домов из плотного позавчерашнего.

— Читай, друг Кокосов, — указал пальцем Зимин. — Просвещайся.

— Красных Партизан… — прочитал Кокосов.

— Вот и я о том же, — Зимин поежился. — Видишь, угол?

Он указал пальцем.

— Вижу…

— Вот на этом достопримечательном углу меня грабили пять раз. Послушайте, Кокосов, вас когда нибудь ррвбили пять раз?

— Нет, — растерянно сказал Кокосов. — Меня, то есть, вообще никогда не грабили…

— А меня пять раз только на этом углу. Как сейчас помню, в седьмом классе лишь в сентябре два раза, удачный год выдался. Впрочем, прогулку по местам боевой славы отложим до лучших, тут у нас оцепление…

Зимин указал на красный бок пожарной машины, перегораживающей улицу, свернул за угол в небольшой проулок, а затем и вовсе в щель, тянувшуюся между двумя заборами. Ехал по этому ущелью он по–прежнему лихо, соблюдением скоростного режима себя не утруждая.

Пролет между заборами тянулся и тянулся, Зимин перекладывал мотоцикл из стороны в сторону, злорадно предполагая, о чем сейчас думает Кокосов. Даже злорадно зная. Кокосов думал о том, что случится, если ему навстречу поедет такой же мотоциклист.

Но все обошлось, заборы закончились, и они оказались на небольшой улице, утонувшей в желтом песке.

— Переулок Песчаный, — пояснил Зимин. — Здесь уже недалеко. Держись.

Зимин вывернул ручку газа на себя, «Эдвенчер» зарылся задним колесом почти по ось, выскочил с ревом на кусок сохранившегося асфальта и сделал «вилли». Кокосов пискнул, то ли от страха, то ли язык прикусил.

Мотоцикл разрыл Песчаный, подняв за собой тучу пыли, распугав сонных собак и даже еще более сонных гусей, остановился перед широкой и по виду вечной лужей. Лужа простиралась почти на всю ширину улицы, по краям в луже поселилась ряска, и произросли камыши.

— Здесь я прожил почти всю жизнь, — сказал Зимин. — Здесь живет мой отец. До сих пор живет, не переезжает, сколько я его ни уговаривал. Вон тот дом.

Зимин указал на почерневший от времени трехэтажный дом.

Дом явно косился в сторону, более того, с этой стороны его подпирали два наклонных бетонных столба, исполнявших роль контрфорсов. Рядом с домом ютились гаражи, построенные из контейнеров, брошенных бытовок и прочего хлама.