— Копыта лошадей оберните тряпьем!.. И еще вот что… Там Жидков… Нельзя его убивать, привези живого. Пусть я буду ненавидеть сам себя до конца дней за малодушие, но его осудит ревтрибунал.

Несмотря на то что соседний хотон был в трех верстах от Шар-Давана, отделение Шорвы возвратилось лишь в полночь. Шорва переусердствовал: вместе с Борисом он привез связанным и Таку, и еще двух белоказаков, захваченных в одной кибитке. В схватке с Борисом Жидковым, памятуя о строгом наказе командира, красноармейцы действовали лишь прикладами. Жидков успел застрелить одного из пистолета, но сам был тут же обезоружен другими подоспевшими бойцами.

2

Неожиданное сопротивление оказала Шорве Кермен, отысканная в дальней кибитке. Когда пред нею предстал незнакомый человек в краснозвездном шлеме и попросил собираться, чтобы ехать к матери в Шар-Даван, девушка с плачем отказалась.

В разгар схватки ей удалось выскочить из джолума, где ее охранял часовой. Кермен была рада, что удалось спрятаться у пожилой калмычки. Она считала себя почти спасенной и, измученная, уснула под кроватью в натопленном джолуме. А тут опять военные и снова надо куда-то ехать…

Высказав все свои доводы, Шорва решился на последнее.

— Кермен! Ты помнишь Церена Нохашкина, что уберег тебя от надругательства в кибитке Бергяса?

— О, того парня я не забуду вовек! — воскликнула девушка. — Только где он теперь?

— Он в вашей кибитке сейчас в Шар-Даване. Сидит, беседует с матерью. Он мой командир… Церен разрешил мне догнать бандитов и спасти тебя. А мать просила привезти домой, если ты еще жива.

Кермен плакала, не решаясь довериться человеку, которого видела впервые.

Наконец сторону Шорвы в этом их споре приняла пожилая тетушка, укрывшая Кермен.

— А ты не врешь, что Церен Нохашкин у нас в хотоне? — не однажды спрашивала Кермен, уже сидя в санях.

— Знаешь, Кермен, — отважился на последнее Шорва. — Мне совсем не грех и клятву тебе дать… Ведьмы с тобой не такие уж и чужие.

— Сейчас ты начнешь рассказывать баечку о том, что все калмыки в конце концов родня.

Шорва вздохнул удрученно:

— Нет, Кермен!.. К сожалению, мы с тобой не родня.

— Было о чем жалеть!.. Если ты действительно хороший человек и привезешь меня домой, к матери, я не знаю, что сделаю для тебя и твоего командира. Ведь спасителя можно и поцеловать. Жаль, что я не сделала этого, когда тот парень оседлал для меня кобылу во дворе Бергяса.

— Свою ошибку ты можешь исправить сегодня же… Твой спаситель Церен ждет тебя. И тех вон, что едут за нами в санях связанными.

— Откуда тебе известно, что это тот самый Церен из хотона Чонос?

— Я друг Церена. И тоже из рода Чоносов. И зовут меня, между прочим, Шорва.

И это сообщение не удивило Кермен.

— Шорв, как Церенов, по степи много…

— Мне говорили, что Шорвой зовут твоего жениха, — со смутной надеждой на то, что Кермен наконец догадается, кто рядом с нею, намекнул парень.

Девушка на миг задумалась. Но тут же сказала печально, улыбнувшись:

— Мой нареченный, сказывали мне, мал ростом, конопат и заикается.

Усмехаясь нарисованному недобрым человеком портрету, Шорва осторожно спросил у девушки:

— А что, если я тот парень, за которого тебя, Кермен, сватали?

— Не верю! — упрямо твердила Кермен, украдкой поглядывая на Шорву.

— А если Церен подтвердит?

— Церен… Церен — это такой человек… Он не может сказать неправды.

Шорва понимал, что весь этот разговор не ко времени, но все-таки спросил девушку:

— Значит, у меня есть еще кое-какая надежда… на Церена, если он убедит тебя, что тот самый Шорва — я и есть.

— Да, — тихо отозвалась девушка, пряча лицо в воротник шубы… — Плохие слова о моем женихе я слышала от Бергясова сына… Я ненавидела его и не верила ни одному слову. Но сама себе дала клятву: если судьба спасет меня от супружества с Такой, то я выйду замуж за своего суженого, пусть он будет маленький росточком, конопатый, какой угодно! Лишь бы не Така.

3

Война уже ставила перед Цереном немало неразрешимых порой задач. Как быть? Какой выбор сделать, чтобы себя не опозорить и не подвести людей? Но сейчас задачка была потрудней всех прежних: Шорва привез Бориса. Вот он лежит связанный и сам просится под пулю, оскорбляя часового, кляня последними словами Советскую власть… Тут бы другой на месте Церена давно не выдержал. Влепил бы пулю по принципу: «Одним гадом меньше!» А как быть Церену?

Пленных решено было поскорее отправить в штаб полка в Черный Яр.

Церен знал, что там трибунал и наиболее отпетых врагов по законам военного времени навсегда убирают с пути. Но ему было жаль Бориса, слишком не сдержанного на злые слова да и на руку… Перед отправкой он хотел сказать Борису кое-что с глазу на глаз. В конечном счете, когда-то Борис выручил его от нелепой мобилизации в Грушовке. Да и брат же он Нине, брат! Офицер, а как плохо понимает, что война есть война и можно напороться даже на шальную пулю. А Борис просит себе не шальной…

Жидкова привели конвойные.

— Ну, здравствуй, Церен! — первым заговорил Борис, заискивающе глядя ему в глаза.

— Здравствуйте, Борис Николаевич, — ответил Церен, не приняв протянутой руки шурина. — Присядем, нам есть о чем поговорить.

— Да, есть, — как-то по-глупому улыбаясь, словно на гулянии, торопливо согласился Борис. — Я все это время ждал встречи, чтобы сообщить тебе весть: у тебя сын!.. Поздравляю! Скоро уже шесть месяцев!.. Твоя копия, только глаза голубые, как у Нины.

— Долго же вы везли мне эту весть! — горько усмехнулся Церен. — Долго и слишком уж не прямыми дорогами…

— Война! — повел плечами Борис. — Всякому свое… Разве ты не рад такой вести?

— Рад… Но и горя много вокруг!.. Напрасной крови потоки.

Борис побледнел, уставясь в пол. Он понял: Церена не купишь даже ценой такого радостного известия. Отвечать за свой кровавый разгул придется. Даже перед бывшим батраком.

— Как назвали мальчика? — спросил Церен, думая в эти минуты неотступно о том, что сейчас делается на хуторе Жидковых.

— Ребенок пока без имени! Чудачка Нина! Уперлась, говорит: без отца не могу дать имя сыну. Вот как в нашей семье уважают тебя, Церен, — усмехнувшись, ответил Борис.

— Ладно, Борис Николаевич, насчет уважения ко мне в вашей семье я и сам кое-что знаю. Сейчас нам нужно развязать, как вы сами понимаете, тугой узелок.

— Отпусти меня, Церен! — попросил Борис. — Ради Нины. Наконец ради сына отпусти! А?.. Я понимаю: тебя, Церен, ждет наказание! И суровое! В любой армии должна быть дисциплина, но не