выучить необходимое для того, чтобы стать каноником барселосской епархии. Четырежды он вполне заслуженно проваливался на экзаменах в Браге; но на пятый год уже мог отличить глагол от прямого дополнения и переводил литанию почти без ошибок.

Семейство Алвараэнс было старинное и зажиточное; в роду было немало монахов-бернардинцев, а один его представитель губернаторствовал в каком-то азиатском владении, откуда кораблями вывозил пряности, чем и заложил основу богатства. На фасаде дома красовался каменный щит с гербом; герб украшал также литейру, в коей привозили некогда из Алкобасы монахов, дабы те могли позабавиться рыбной ловлей в водах Кавадо и набить свиным салом кишечник, вздувшийся от монастырского ничегонеделанья.

Жозе Франсиско, семинарист, был полнокровный малый с лоснящейся физиономией, румяными скулами и глазами, запрятанными глубоко-глубоко под сонно опущенными веками. Фелизарда, невеста, вверенная попечениям его семейства, ему очень приглянулась, а судейского писца он считал мерзким шаромыжником еще с тех пор, как тот оскорбил его, спросив на площади при всем честном народе, как будет винительный падеж от «asinus»[153]. Жозе Франсиско возражал против предоставления убежища наследнице майората, дабы та могла сочетаться браком с Жозе Иполито, сыном Мануэла Тюфячника; но волею обстоятельств Алвараэнсы были вынуждены оказать писарю покровительство.

Временами будущий каноник засматривался на Фелизарду и ощущал сладостную боль зарождающейся первой любви. Если наследница майората пристально глядела на него, ее взгляд оказывал на кожу лица его то же действие, что лучи солнца в безветрие — он краснел до мочек ушей; и Жозе принимался почесываться, чтобы скрыть смущение, либо отгонял мух, садившихся на жирную его кожу и производивших у него в ноздрях неприятную щекотку.

Наследница майората находила Жозе красивым и говорила его сестрам, что жалко отдавать его в священники.

Узнав об этом, Жозе преисполнился надежд, из-за коих потерял сон, и стал маяться мучительными приступами чувствительности вроде тех, что донимали некогда Жослена, а также тех священнослужителей Барселоса, которые допускали, чтобы природа взяла свое.

Жозе Франсиско Алвараэнс при каждом удобном случае старался вступить в разговор с Силвестре де Ромарисом и передавал ему все, что Фелизарда говорила про Иполито. Опекаемой девице он приносил письма от отца и читал их ей тайком от остальных членов семьи. Писарь заподозрил, что дело нечисто, и стал добиваться, чтобы Фелизарду вверили попечениям другого семейства, ссылаясь на то, что в доме Алвараэнсов она подвергается воздействиям, не дозволенным законом.

Между тем во время этих тайных чтений между наследницей и выразителем скорбей ее отца установилась достаточно тесная близость. Однажды, когда Фелизарда утирала слезу, слушая слова прощания, писанные ее заболевшим папенькой, Жозе Франсиско, поддавшись бессознательному порыву восторга, схватил ее за руку и проговорил с величайшей нежностью:

— Не выходите замуж против воли отца... Пожалейте его, ведь он чуть не при смерти...

Наследница то комкала, то разглаживала белый носовой платок и пыталась слизнуть языком слезинку, щекотавшую ее верхнюю губу; но ответа не дала.

Алвараэнс пересказал сцену старику. Силвестре взял документы по делу, присланные ему адвокатом, и сказал семинаристу:

— Сделайте мне такое одолжение, сеньор Жозезиньо, отнесите эти бумаги моей дочке и прочтите ей, что говорит об ее отце бесстыдник, что набивается ей в мужья; прочтите ей это и послушайте, что она скажет.

Читателю уже известно из первых страниц моего сочинения, что нескромный писарь согласился включить в дело сведения об отце Силвестре, который был грабителем с большой дороги, и о самом Силвестре, который в Фамаликане занимался низким ремеслом пиротехника.

В заявлениях Жозе Иполито все это излагалось с обильной приправой из насмешек и сарказмов в стиле плутовского романа. Наследница майората внимательно выслушала оскорбительные слова, которые Жозе Франсиско прочел с пафосом декламатора, словно переводил период из Евтропия.

По окончании чтения Фелизарда, прежде чем чтец успел поднять на нее вопрошающие глаза, вскричала:

— Я хочу домой, к отцу, и сию же минуту. Вы, сеньор Жозезиньо, поедете со мной. Велите передать отцу, чтобы прислал за мною ослицу.

Жозе поспешил сообщить главе своей семьи о внезапном решении наследницы; глава семьи как временный опекун сообщил об оном же судье, и судья ответствовал, что закон не может препятствовать свободному волеизъявлению опекаемой. Когда сведения об этих переговорах дошли до Жозе Иполито, дочь Силвестре уже ехала домой в сопровождении семинариста и его сестер.

Отец и мать приняли ее с распростертыми объятиями и вне себя от счастья, она же просила простить ей ее безумие. Силвестре обнимал Жозе Франсиско Алвараэнса, коего именовал спасителем своей дочери и своей чести. Мать Фелизарды, святая женщина, смотрела на семинариста смеющимися глазами и говорила:

— На что вам идти в священники, сеньор Жозезиньо... Глядите-ка, мой муженек мне сказал, что, коли по нраву вашей милости наша дочка, он отдаст ее за вас, да и я тоже отдаю.

Жозе ошеломленно поглядел на старика; Силвестре понял его чувства и сказал молодому человеку:

— Не глядите на меня, не мне замуж идти; поглядите на мою дочку и послушайте, что она скажет. Фелизарда, хочешь выйти за сеньора Жозе Франсиско?

— Если отец хочет... я тоже. — И она спрятала лицо на груди у матери с ужимками, которые казались заимствованными из плохонькой интермедии, но были совершенно естественными.

Сестры Жозе Франсиско окружили ее и осыпали жадными поцелуями, меж тем как жених, ум которого просветлел в неожиданном и внезапном озарении счастья, приблизясь к наследнице, пролепетал следующие слова, идущие от самого сердца:

— Если бы вы, барышня, вышли за другого, я, верно, умер бы с горя, а сказать вам никогда бы ничего не сказал.

Заключение

Когда я увидел их в Браге в театре Сан-Жералдо, они уже прожили в браке двадцать пять лет. За это время дни в усадьбе Ромарис лишь дважды омрачались скорбью: когда опускали в могилы гроб Силвестре и гроб его жены.

Жозе Франсиско Алвараэнс был редким примером супружеской верности. В Португалии известны лишь два таких образчика: король Афонсо IV[154] да он. Развлечения светской жизни, условно именуемые удовольствиями, не смущали безмятежного однообразия Ромариса. Из драматического искусства дона Фелизарда была знакома лишь со «Святым Антонием» Браса Мартинса да с «Избиением младенцев», благодаря коему узнала подробности из жизни злодея Ирода.[155] Декабрьские долгие ночи в Ромарисе протекали в блаженном сне. Супруги безмятежно ужинали и безмятежно пользовались наилучшим пищеварением. Добрая душа