Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«К вечеру отряд, значительно уменьшенный, подошёл к горам, — пишет Анненков. — Суровые, занесённые снегом, они неприветливо встретили партизан, высылая на них сильные порывы ветра. Но не особенно боятся партизаны. По узкой щели, по грудь в снегу они поднимаются всё выше и выше, втаскивая артиллерию, снаряды, автомобили. Раньше здесь редко проезжали киргизы, а сейчас — целая вереница обозов прокладывает себе дорогу в снегу. Это — действительно партизанский обоз. Патроны, снаряды, кое-где — мука и ничего лишнего. Трудный путь. На скалы приходится вытаскивать 250 пудов тяжёлых пушек.
Над вползающей в ущелье колонной, благо уходивших никто не преследовал, висели гвалт и мат, раздавались команды, ржание лошадей, а в период редкого затишья прорывался скрип колес повозок и пушек.
Но чем глубже уходили войска в горы, тем уже и круче становились тропы. По их обочинам завиднелись уже брошенные впереди идущими подразделениями повозки и даже пушки. Вскоре движение колонн сопровождало уже только угрюмое сопение людей и животных».
Слово Денисову:
«Анненков уехал вперёд для того, чтобы произвести разведку, где можно остановиться. Шли, кажется, день, два, три и втянулись в Чулакскую щель, на перевале Селькей[263].
Вытянувшись туда, в эту щель, вёрст на десять — пятнадцать, артиллерия сразу остановилась, увидев, что там растёт трава, а лошади голодные.
Лейб-Атаманский и Оренбургский полки пошли дальше, я остался с артиллерией. Потом, когда части двинулись в эту щель, во всех полках шли разговоры, что им не нравятся такие остановки. Со стороны многих было желание уйти из отряда Анненкова.
Примерно 30 марта то, что осталось от войск, подошло к перевалу Сельке. Анненков отдал дополнительный приказ, в котором говорилось: «Мы подошли к китайской границе. Китайцы нас не пускают за границу, видимо, придётся здесь ждать, но желающих уйти не задерживаю».
Здесь было больше желающих уйти в Китай, но и в Китай не пускали. И вот эти группы хотели обойти китайские посты и пробраться в Кульджу. В это время инженерный полк подложил мину и взорвал громадную скалу у входа в щель. Я видел эту скалу. Она совершенно завалила дорогу. После взрыва мы никого не выпускали. У нас стояли заставы и сменялись через три дня…
«Теперь ни к нам, ни от нас нет пути, — пишет Анненков. — У завала — небольшой караул. Он сдержит тысячи наступающих. Теперь не опасно».
Атаман догнал отряд. Радостно его встречают партизаны, не видавшие его несколько дней. С новыми силами они берутся за работу. Атамана уже нет. Он уже за границей, у калмыков старается купить побольше хлеба. Хитрые азиаты сознают свою силу и ломят, что хотят. Ничего не поделаешь, нужно покупать, чтобы поддерживать силы обитателей «Орлиного гнезда», высоко сидящих за облаками в снегу, но недолго калмыки снабжали нас хлебом. Прибыли из Кульджи косоглазые потомки и закрыли границу. Правда, они при появлении нашего разъезда трусливо бежали, но позволять ничего не позволяют».
Несмотря на неоднократные поездки Анненкова в Китай для получения разрешения на интернирование, китайцы стояли на своём и войска не пропускали. Остатки армии Анненкова оказалась в каменном мешке в изоляции от всего мира: красные боялись сунуться в горы, а анненковцы — на равнину. Возникло своеобразное мирное сосуществование.
Весь апрель Анненков вёл переговоры с китайцами об интернировании, по условиям которого его отряд должен был полностью разоружиться и сдать им оружие. Однако полностью разоружаться Анненков не собирался. Надеясь на возвращение в Россию для продолжения борьбы с Советами, часть оружия он закопал в схронах, другую подготовил к скрытному перемещению через границу. О деталях этой операции свидетельствовал на суде Вордугин:
«Перебежчики рассказывали мне о расстрелах на границе. При переходе границы Анненков хотел сохранить оружие. С этой целью в щелях выкапывались ямы и закапывалось оружие. А потом тех, кто закапывал, уводили и расстреливали. Таким образом соблюдалась совершеннейшая тайна».
Эти показания Вордугина тут же убедительно опроверг сам Анненков, так что верить тому нет никаких оснований: сам он в горах с Анненковым не был, а те, кто был, о расстрелах солдат, прятавших оружие, ничего не говорят. Это — легенда, переданная Вордугиным с чужих слов.
Под перевалом Сельке Анненков простоял больше месяца. Люди питались в основном непросоленной кониной, болели, слабели кони. Все переговоры Анненкова с китайскими властями о пропуске его войск в Китай кончались безрезультатно. Как установлено, на это были особые причины, о которых я скажу позже.
С уходом Анненкова в горы и с падением Капала Семиреченский фронт ликвидировался. 14 апреля 1920 года командующий войсками Туркестанского фронта М.М. Фрунзе в письме к Ленину образно описал это событие: «Последняя заноза в теле фронта — Северо-Семиреченский район — ныне благополучно вынута»[264].
Обвинения белых атаманов в расстрелах при отступлении в Китай части своих войск, не пожелавшей уходить с ними, не единичны. Такая легенда гуляла в своё время по Забайкалью. В ней утверждалось, что так поступил атаман Г.М. Семёнов. Там этой легенде даже поставлен памятник, и пассажиры, следующие поездами на станцию Забайкальск (с 1929 года — Отпор, а ещё ранее — 86-й разъезд, значащийся под последним названием во всех работах, посвящённых Гражданской войне в Забайкалье), могут наблюдать его с левой стороны по ходу поезда, вскоре после станции Даурия. Название местности, где установлен этот памятник, — Долина смерти — тоже связано с этой легендой. Но документальных сведений о расстреле здесь Семёновым своих соратников я, прослуживший в тех краях тринадцать лет, встречавшийся с бывшими красными партизанами и белоказаками, перерывший массу литературы, не нашёл. Коренные забайкальцы Константин Седых и Василий Балябин в своих, во многом документальных, романах о Гражданской войне в этих краях, «Даурия» и «Забайкальцы», не упустили бы это яркое событие и обязательно описали бы его, если бы оно имело место. Но честные писатели эту легенду в свои произведения не пустили.
Такой же легендой является и расстрел Анненковым своих бойцов, остающихся в России. Эту легенду сочинил или, скорее всего, притянул из Забайкалья и приспособил для условий Семиречья первый следователь по делу Анненкова — Матрон. С его подачи эта легенда вошла и в обвинительное заключение по делу. В нём живописалось:
«Изъявившие желание вернуться в Советскую Россию были раздеты, потом одеты в лохмотья и в момент, когда они проходили ущелье, были пущены под пулемётный огонь Оренбургского полка».
Властям творчество Матрона пришлось по душе, и они обязали органы ОГПУ во что бы то ни стало добыть хотя бы косвенные данные для материализации этой легенды в событие. Но все старания семиреченских чекистов найти непосредственных свидетелей расстрела успехом не увенчались: их просто и не могло быть!