– Может быть, тогда по бокалу шампанского?

– С удовольствием, – говорю я, и Эмма тоже кивает.

Эмма снимает платье, и я отвожу взгляд. Но мне все равно видно ее отражение – гладкая кожа и розовое кружевное белье – под шестью разными углами в зеркалах, расставленных по комнате. В этот момент мы оказывается до странности близки.

Бренда поднимает платье и осторожно вешает его на мягкую вешалку. Я нетерпеливо дожидаюсь, пока она выйдет из комнаты. Эмма еще не успевает застегнуть юбку, а я уже направляюсь к креслам. Свадебный салон – это единственное место, где можно не опасаться неожиданного появления Ричарда. Жениху практически запрещено видеть невесту в подвенечном платье до свадьбы.

– Я думала, что вы сумасшедшая, – говорит Эмма. – Пока я работала на Ричарда, я постоянно слышала, как он разговаривает с вами по телефону, спрашивает, что вы ели на завтрак и были ли сегодня на свежем воздухе. У меня был доступ к его электронной почте, и он все время отправлял вам имейлы, писал, что звонил четыре раза, но вы не подошли. Он постоянно был в тревоге за вас.

– Я понимаю, что так могло показаться со стороны.

Мы умолкаем, потому что появляется Бренда с двумя высокими бокалами шампанского в руках.

– Еще раз поздравляю.

Я волнуюсь, что она захочет остаться и поболтать, но она извиняется и идет проверить платье.

– Я думала, что вижу вас насквозь, – прямо говорит Эмма, когда Бренда уходит. Она внимательно на меня смотрит, и я с удивлением замечаю, что ее круглые голубые глаза кажутся мне странно знакомыми. Прежде чем я успеваю понять, откуда, она продолжает:

– У вас была идеальная жизнь с замечательным мужем. Вам даже не приходилось работать, вы просто наслаждались жизнью в роскошном доме, за который платил он. Я думала, что вы ничего из этого не заслуживаете.

Я ждала продолжения.

Она наклоняет голову набок. Как будто увидела меня впервые.

– Вы не такая, какой я себе вас представляла. Я так много о вас думала. Я все время размышляла, каково вам будет узнать, что ваш муж влюблен в кого-то другого. Я из-за этого не могла спать по ночам.

– Это была не ваша вина, – она и не представляет, насколько верно это утверждение.

Из сумки Эммы доносится долгое «динг». Она замирает, не успев поднести бокал к губам. Мы обе смотрим на ее сумку.

Она достает телефон.

– Это от Ричарда. Он только что приехал в отель в Чикаго. Он спрашивает, что я буду сегодня делать, и говорит, что скучает.

– Напишите ему, что тоже скучаете и что любите его.

Она поднимает бровь и делает то, что я сказала.

– А теперь дайте мне телефон, – я стучу по нему пальцем, потом показываю Эмме.

– Он следит за вами, – я показала на экран. – Это Ричард подарил вам его, правильно? Телефон зарегистрирован на его имя. В любое время дня и ночи он может отследить его, то есть ваше, местонахождение.

Он проделал то же самое со мной после того, как мы обручились. Я в конце концов догадалась, в тот день, когда в магазине задумалась, знает ли он уже, что я купила на ужин. Именно так ему стало известно про мою вылазку в город и в винный магазин в нескольких поселках от нашего дома.

Таинственные анонимные звонки тоже были делом рук Ричарда, поняла я. Иногда они служили наказанием, как, например, во время нашего медового месяца, когда Ричард думал, что я флиртую с молодым инструктором по дайвингу. А иногда, я думаю, он просто пользовался ими, чтобы держать меня в тревоге; лишать меня присутствия духа, чтобы потом самому меня успокаивать. Но этого я Эмме не рассказываю.

Эмма смотрит на свой телефон.

– То есть он притворяется, что не знает, что я делаю, хотя ему известно, где я? – она делает глоток шампанского. – Господи, это чудовищно.

– Я понимаю, что в это сложно поверить, – мне же самой кажется, что я сильно преуменьшаю значение происходящего.

– Знаете, о чем я думаю? Ричард пришел минуту спустя после того, как вы просунули то письмо мне под дверь. Он сразу же разорвал его, но я все не могла забыть одну строчку оттуда: «В глубине души вы уже знаете, кто он на самом деле».

Взгляд Эммы стал рассеянным, и я поняла, что она заново переживает тот момент, когда взглянула на своего жениха другими глазами.

– Ричард хотел… как будто хотел убить это письмо. Он не мог остановиться, рвал его на все более мелкие кусочки, а потом сунул их в карман. А лицо у него было… он даже перестал быть похож сам на себя.

Она еще долго сидит, охваченная этим воспоминанием, потом стряхивает его с себя и смотрит прямо мне в глаза.

– Раскройте мне правду кое о чем.

– Да, конечно.

– На следующий день после приема у вас дома он пришел с огромной царапиной на щеке. Когда я спросила, что случилось, он сказал, что пытался взять на руки кошку соседа, и она его оцарапала.

Ричард мог бы скрыть царапину с помощью косметики или придумать историю получше. Но, учитывая мою развязность в тот вечер, люди стали бы делать выводы; это было еще одно доказательство моей неуравновешенности, моей непредсказуемости.

Эмма сидит неподвижно.

– У меня в детстве была кошка, – произносит она медленно. – Кошка не могла оставить такой царапины.

Я киваю.

Потом я медленно выдыхаю и с усилием закрываю и открываю глаза.

– Я пыталась сбросить его с себя.

Сначала Эмма никак не реагирует на мои слова. Возможно, она инстинктивно понимает, что, если проявит сочувствие, я начну плакать. Она просто смотрит на меня и отворачивается.

– Не могу поверить, что так ошибалась, – говорит она наконец. – Я думала, что это вы… Он приезжает завтра. Мы договорились, что я переночую у него. Потом в Нью-Йорке будет Морин. Она придет ко мне, чтобы посмотреть на платье… а потом мы все должны идти выбирать свадебный торт!

Быстрая речь – единственный признак того, что она нервничает, что наш разговор вывел ее из равновесия.

Морин создаст дополнительные трудности. Но неудивительно, что Ричард и Эмма включили ее в процесс подготовки к свадьбе; я помню, что хотела сделать то же самое. Я не ограничилась ожерельем с застежкой в виде бабочки; я спросила ее мнения насчет того, понравится ли Ричарду, если в свадебном альбоме, который я собиралась ему подарить, будут черно-белые фотографии. А Ричард звонил ей и включал громкую связь, когда мы выбирали закуски для ужина после церемонии.

Я обнимаю Эмму за плечи. Сначала ее тело напрягается, но потом я чувствую, что напряжение уходит, за секунду до того, как она отстраняется. Она, наверное, охвачена бурей эмоций, которые пытается сдерживать.

«Спасти ее. Спасти ее».

Я закрываю глаза и вспоминаю девочку, которую спасти не удалось.