– Хватит уже на небо таращиться, не ровен час взглядом дырку в щите проделаешь, – говорит Сайрус и смеется, махнув рукой: – Глупо шучу. Не проделаешь, к сожалению, хоть до конца мира на него пялься, щит устроен не так. Поэтому лучше давай посмотри на меня, мне это на пользу. Давно я не был настолько живым! И еще для меня покури. Догадываюсь, что тебе надоело мусолить пустышки, но мне очень надо – прямо сейчас и вообще всегда. Я может, только потому каждый день проявляюсь зримо и по всему Элливалю ношусь, как укушенный, что вечно хочу курить. И с этим беда, конечно. Вина для мертвых у нас научились делать, любую еду – пожалуйста, благовония, ткани, сшитую из которых одежду можно на себе ощутить, а не просто увидеть. Да практически все что угодно, кроме сигар, которые можно курить без посторонней помощи. Взять сигару в руки могу, а затянуться не получается. Без дыхания нет горения, любовь моей жизни. Даже иллюзии без дыхания не горят.

– Обернись, – говорит Сайрус. – Посмотри, какая девчонка. Одари ее своим утверждающим взглядом, она того стоит, другой такой нет на земле. Это Зоэ, моя подружка; правда, сама она вряд ли скажет, что я ее друг. Зоэ так меня любит, что почти ненавидит, хотя, по идее, мертвые ненавидеть не могут, а любить – слушай, вообще не смешно. Но для Зоэ нет ничего невозможного. Она – мой кумир! – и хохочет вслед темной, как тень, красотке: – Куда ты, любовь моей жизни? Не сердись, возвращайся, я же просто шучу.

– Она не вернется, – говорит Сайрус. – Потому что на самом деле я не хочу вас знакомить, рассказывать, кто ты и что ты, тратить время на неинтересные мне разговоры, да еще и делить с ней вино и твой взгляд. А чего я не хочу, того и не будет, такой у нас тут расклад. Зоэ потому меня и терпеть не может, что моя воля сильней. Я стараюсь почаще ее раздражать: иметь врага для мертвого – роскошь. Даже иллюзию врага.

– Поднимайся, – говорит Сайрус. – Я же вижу, ты носом клюешь. А спать тебе сегодня все-таки лучше в доме, под защитой моего колдовства. Да, я сам говорил, что теперь не растаешь. И уверен, что это так. Просто я тут с тобой и правда слегка ожил. Не настолько, чтобы снова испытывать сильные чувства, острые наслаждения или хотя бы самостоятельно курить сигары, зато ко мне вернулась нелепая человеческая способность беспричинно беспокоиться по пустякам. Причем, насколько я помню, при жизни у меня такой склонности не было. Не понимаю, откуда она взялась… Ладно, вру. Все я вру, любовь моей жизни, никогда не верь мертвецам. На самом деле, ты просто простудишься, если уснешь на пляже в мокрой одежде. Куда тебе сейчас еще и чихать.

Состав и пропорции:

2 части водки;

1/2 части сиропа зеленого крыжовника;

1/2 части сока ревеня;

1 часть березового сока.

Охлажденные ингредиенты, кроме водки, налить в граненый стакан. Ледяную водку подать отдельно. Сервировать с алюминиевой вилкой.

Чувствовал себя так, словно температура резко подскочила до каких-нибудь сорока – ничего не болит, отчасти даже приятно, все вокруг сияет, кружится и летит, только собственные мысли и ощущения доносятся глухо, невнятно, как соседская ссора из-за стены. Зато воспоминания об очень далеком прошлом, вряд ли уже имеющие значение, возникали одно за другим, и вот они были четкие, звонкие, словно кто-то хорошо поставленным дикторским голосом зачитывал их прямо внутри головы. При этом одной половине сознания страшно до полуобморока, она совершенно уверена, что тело вот-вот превратится не то в незваную тень, не то в невиданное чудовище, и хочешь не хочешь, придется иметь с этим дело, внутри этого быть, зато второй половине все моря по колено, она чрезвычайно довольна тем, как все обернулось, и желает кутить. И ко всему еще Сайрус, прекрасный, шумный, избыточный и при этом неощутимый; на самом деле, еще какой ощутимый, просто иначе, особым образом, не как привык ощущать близость живых. В общем, Сайрус отлично дополнял картину температурного бреда, можно сказать, победоносно ее венчал; в сумме вышло какое-то зверское психоделическое приключение, особенно после того, как выпил вина, которое тоже очень странно подействовало, трудно сказать, как именно, просто не с чем сравнить – мир продолжал лететь и кружиться, но радикально изменил направление, скорость полета и ритм.

Короче, Сайрус правильно сделал, когда прогнал его на хрен с пляжа, спать. Все равно толку от него как от собеседника было немного, сидел, смотрел, слушал, причем понимал хорошо если десятую часть. Ощущал простые, как у персонажа мультфильма, эмоции: страшно, счастье, весело, бесит, обожаю, хочу дать по башке. Сайрус, впрочем, был только рад, похоже, именно этого ему не хватало, мертвым достается тень чужих ощущений, а люди все же обычно гораздо сложней. «Да не парься, для новорожденного ты шикарно держишься, – смеялся Сайрус. – Штаны сухие, смотришь вполне осмысленно, ходишь без посторонней помощи и не орешь».

Когда лег в постель, его отпустило. Внезапно закончились жар и бред. Устал, конечно, немыслимо и слегка захмелел, но, в целом, вполне обычное состояние. Нормальный человеческий человек. И проснулся таким же нормальным, проспав добрых двенадцать часов. Даже вкус слегка остывшего кофе, который ждал его на веранде, был умеренно странным, вполне можно списать на непривычный сорт. И еда – ну, более-менее. Уж точно не тяжкий труд. И память о прежней жизни вполне в голове уложилась, больше не путалась с недавними эпизодами, причем теперь было понятно, что вспомнил довольно много, но явно не все. Думал вполне равнодушно: ай, ладно, все, не все, совершенно неважно, мне ли не знать, что бытие не тождественно памяти. Столько лет распрекрасно оставался собой, не зная о себе вообще ничего.

– Привет, – сказала Марина. – Отлично выглядишь. Наконец-то! Вот уж ожил так ожил.

– Да, – согласился Эдо, – похмелье красит мужчину. А избыток духовной жизни никому не к лицу.

Марина одобрительно рассмеялась, и Эдо вдруг понял, как сильно она ему нравится. Большая, сильная, властная и очень теплая, одно огромное сердце; на самом деле, даже не особенно важно, какой именно оказалась Марина, главное, он ее наконец-то увидел: не просто помощница Сайруса, не прислуга при заколдованном доме, не функция, а сложно и очень красиво устроенный живой человек.

– Так смотришь, словно впервые увиделись, – улыбнулась Марина.

– Считай, что впервые. Сайрус вчера шутил, что я новорожденный. Похоже, не очень-то он и шутил.

– Не очень, – кивнула Марина. И помолчав, призналась: – Я за тебя болела, как за танцора на весенних соревнованиях. Скажи спасибо, что не стала вопить и цветы под ноги кидать.

– Ты треску мне кидала. И булки. И кофе. И грог. И не прирезала. Это лучше любых цветов.

– Не прирезала?! – изумленно переспросила Марина. – А должна была?

– Да не то что должна. Но Сайрус сказал, ты можешь. И если я окажусь никуда не годным тупицей, имеет смысл об этом тебя попросить, чтобы не растаять незваной тенью, а нормально умереть в Элливале и хоть как-то продолжать быть.