– В составе рабочей группы были высокие иерархи РПЦ и ислама, а также предложенные ими специалисты (сейчас не помню, с какого момента, но от мусульман активно работали Х. А. Саубянов и Л. Р. Сюкияйнен). На заседания группы приглашались старообрядцы, евангелисты, католики, буддисты, рядовые служители – для полноты видения проблем. Заседали через день, обсуждали каждое слово, речь о поправках в таком режиме не шла. После публикации законопроекта в газетах поступили десятки тысяч вопросов и предложений, рассмотренных в таком же режиме. Но практически все вопросы были содержательно обсуждены на предыдущем этапе, новостей не было, но формулировки уточняли.

– Как вы восприняли появление закона РСФСР «О свободе вероисповеданий» 1990 года? Жизнь этого закона оказалась дольше, чем закона СССР, хотя он и не потребовал столько усилий, сколько общесоюзный. Али Вячеслав Полосин говорил мне, что они с профессором Юрием Розенбаумом приглашали вас войти в рабочую группу, готовившую закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», однако вы отказались. Насколько я понимаю, в основе закона РСФСР был один из проектов общесоюзного закона, разработанный Розенбаумом.

– Законопроект «не потребовал усилий» потому, что был принят на волне противоречий РСФСР – СССР без углубления в содержание. Единственный отрезок времени, когда я не участвовал в разработке законопроектов – осень 1990 года, был занят своим, а российским было заниматься бесполезно. Практически с первого дня подготовки изменений в Комитете Верховного Совета РСФСР, руководимом В. С. Полосиным, я включился в работу. В основе драмы интересов было возвращение маятника закона от либеральной точки через равновесную (эсэсэсэровскую) к крайней (в понимании того времени) ограничительной, в которую довольно дружно двинулись не только РПЦ, но и другие религиозные объединения, получившие реальных и финансово обеспеченных конкурентов. Муфтияты внешне держали нейтралитет, сами-то они получали подкормку с Востока.

– Какова была позиция правительства и самого Б. Н. Ельцина в начале и середине 1990‐х годов по вопросу об отношениях государства с религиозными объединениями?

– В апреле 1993 года распоряжением Президента Б. Н. Ельцина Правительству было поручено составить список культовых зданий, строений и прилегающих к ним территорий и иного имущества религиозного назначения для передачи религиозным организациям. В дальнейшем образовались Совет по взаимодействию с религиозными организациями при Президенте РФ (преимущественно из руководителей религиозных организаций) и Комиссия по вопросам религиозных объединений при Правительстве (в основном из представителей министерств и ведомств), оказывавшие помощь в решении возникавших у них текущих вопросов. Так что позиция федеральной светской исполнительной власти была в целом благожелательна, без ярких предпочтений.

– Андрей Евгеньевич, участвовали ли вы в подготовке закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 года? Как вы оцениваете этот закон? Насколько своевременным он был во второй половине 1990‐х и не устарел ли сейчас?

– В подготовке закона 1997 года участвовал активно, на тот момент он был вполне хорошим компромиссом. И если бы его не испортили, введя фактическую обязательную регистрацию религиозных групп (прощай, свобода объединения!) и антимиссионерские нормы (прощайте, свобода совести, речи и информации!) плюс резиновую дефиницию экстремизма, – и до сих пор мог бы применяться (при условии мягкой общей политики). Как сказал о еще первом союзном законе умудренный советским опытом митрополит Ювеналий: «Закон-то хороший, а вот какая линия будет?» Сейчас линия преобразовалась для некоторых в петлю, причем не вполне разумно, как мне кажется.

– Кто придумал понятие «традиционные религии»? Что вы можете сказать о преамбуле к закону «О свободе совести и о религиозных объединениях»?

– «Традиционные» религии вышли из «религиозных традиций» и внедрялись в сознание РПЦ при молчаливой поддержке тех, кто надеялся попасть в ряды «традиционных». В 1997 году сей антиконституционный термин удалось не допустить в закон. Вместе с тем как не юридический, а культурологический термин он имеет право на употребление. Преамбула при некоторой неуклюжести соответствует действительности, ибо культура и государственность отдельных регионов и России как целого складывались под влиянием различных религий.

– Известна ли вам позиция муфтиятов во время обсуждения и принятия закона «О свободе совести и о религиозных объединениях»?

– При подготовке и принятии закона 1997 года муфтияты, насколько я помню, активно не выступали, в основном предоставив поле борьбы РПЦ.

– Как вы относитесь к поправкам из так называемого пакета Яровой, регулирующим вопросы миссионерской деятельности и затрагивающим положение религиозных объединений?

– К поправкам так называемого пакета Яровой отношусь как к неудачному опусу ФСБ и Минюста РФ и серьезной ошибке законодателей. Эти (не подходит это слово к данной материи) нормы созданы для борьбы с религиозными объединениями. Акт антиправовой и антиконституционный, хотя в руках настоящих авторов уже показывает свою эффективность, особенно в связи с правом ФСБ засекретить основания для принятия решений. Пока применяется в отношении религиозных объединений, имеющих управляющие центры за рубежом. Признание судом права силовиков ограничиваться заявлениями о наличии в действиях граждан и организаций фактов преступлений и административных правонарушений заодно лишает граждан права судебной защиты, предусмотренного Конституцией.

Свежий федеральный закон от 5 апреля 2021 года [О внесении изменений в федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях». – Р. Б.] подтверждает прогноз. В дополнение к обязательной регистрации религиозных групп с указанием полного состава, запрету участия в них широкой категории лиц, включая тех, в отношении которых есть в наличии достаточные основания подозревать причастность к участию в финансировании терроризма, теперь религиозные группы должны предоставлять уведомления о продолжении деятельности не раз в три года, а ежегодно. В сочетании с неопределенностью понятий «член», «участник», «последователь»; неясностью статуса гражданина в списке группы или разового посетителя, на которого направлена миссионерская деятельность, изменений состава религиозных групп в межуведомительный период, очевидно закрытого характера списка подозреваемых и внесудебного порядка его пополнения, – создана ситуация, которую трудно назвать правовой. Однако она предоставляет большую свободу административным органам и, по опыту предыдущих лет, будет использоваться не только для реальной защиты безопасности государства.

Другая новость касается международных отношений в сфере образования. До такого даже в советские времена не додумались – а могли бы! – всех священнослужителей, получивших религиозное образование за границей, перед допуском к работе направлять на курсы научного атеизма со сдачей экзаменов в аттестованных вузах… Представьте, приезжает будущий преемник монсеньора Паоло Пецци возглавить централизованную религиозную организацию российских католиков и вместо проведения церемонии вступления в должность направляется на обучение этак часов на 96! А если к главе Русской православной церкви будут приглашены главы иных православных церквей? А если получим симметричную реакцию иных государств? Представляется, что профессионализм законотворцев лежит в стороне как от религиоведения, так и от правовой материи, по бессмертной схеме В. С. Черномырдина: хотели как лучше, а получилось как всегда.

– Были ли заметны изменения в конфессиональной политике государства в начале