Между тем Альбир Крганов, говоря о фетве, заявил, в частности, следующее: «Данное богословское заключение было ожидаемо и следовало его принять раньше»[1052]. Это заявление Крганов сделал в тот момент, когда уже велась активная работа по созданию Духовного собрания мусульман России[1053].

К моменту принятия Грозненской фетвы в глазах руководства страны и мусульман Крганов имел имидж религиозного деятеля, полностью лояльного установившемуся в России политическому режиму, признающего верховенство Русской православной церкви над другими религиозными объединениями в стране[1054]. Таким образом, с точки зрения регулятора религиозного рынка, Крганов выглядел практически идеальным кандидатом на должность руководителя создаваемой фирмы-олигополиста – нового «параллельного» муфтията[1055].

Само название нового муфтията – Духовное собрание мусульман России – выбрано не случайно. Оно вызывает ассоциации с Оренбургским магометанским духовным собранием (ОМДС)[1056].

В выступлении на учредительной конференции ДСМР Альбир Крганов отметил: «Мы сознательно ушли от слова Управление, возвращаясь к традициям, к названию Собрание. Мы не собираемся никем управлять, а по-братски намереваемся обсуждать насущные вопросы в рамках наших регулярных встреч на Собрании»[1057].

В отличие от руководства РАИС, Крганов более осторожен в своих заявлениях и не высказывается резко о других духовных управлениях и их руководителях. Более того, само создание ДСМР не сопровождалось большим информационным шумом. На сайте, подконтрольном ДУМ РФ, Духовное собрание мусульман России даже назвали «скромным муфтиятом»[1058]. Затем, по-видимому, с подачи Крганова, в СМИ появилось другое определение: «вежливый муфтият»[1059]. Это уже было аллюзией на известный эвфемизм. Подобно «вежливым людям» в Крыму, новое духовное управление было призвано потеснить старых игроков в исламском сегменте религиозного рынка России.

В идейном плане Крганов демонстрирует солидарность по целому ряду вопросов со своим бывшим начальником Таджуддином[1060]. Это проявляется не только в заявлении Крганова о «каноническом единении» с ЦДУМ, но и в схожей оценке руководителями обоих муфтиятов проводимой в стране вероисповедной политики. И Таджуддин, и Крганов рассматривают Россию как де-факто православное государство с религиозными меньшинствами. Принцип «своего огорода», провозглашенный Таджуддином, вполне разделяется Кргановым, хотя последний и не использует терминологию муфтия ЦДУМ.

Организаторы ДСМР учли негативный опыт РАИС. Это выразилось, в частности, в том, что во главе нового «параллельного» муфтията стоит один человек, а не несколько. Между двумя указанными духовными управлениями существуют и иные различия. Так, если РАИС по структуре в большей степени напоминал ЦДУМ с жестко выстроенной вертикалью власти[1061], то ДСМР имеет горизонтальную структуру[1062], то есть представляет собой картель, подобно Высшему координационному центру духовных управлений мусульман России, Совету муфтиев России (до середины 2010‐х гг.) или Координационному центру мусульман Северного Кавказа.

Есть разница и в способах создания двух «параллельных» муфтиятов. При учреждении РАИС сначала была создана организация, а затем в нее разными способами привлекали представителей региональных муфтиятов[1063]. В ДСМР ставка была изначально сделана на конкретного муфтия, сумевшего закрепиться в Москве и выстроить рабочие отношения с федеральными органами власти[1064]. Довольно скоро Крганову удалось добиться присоединения к ДСМР нескольких крупных муфтиятов, в том числе Духовного управления мусульман Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона России, ранее вышедшего из состава ЦДУМ, и др. Для независимых региональных духовных управлений, желающих сохранить автономию, в структуре ДСМР предусмотрен статус организации-наблюдателя. Таковой, в частности, является Муфтият Республики Дагестан, занимающий по такому показателю, как количество находящихся под его контролем общин (в том числе незарегистрированных), первое место среди российских духовных управлений мусульман[1065].

При существовании единоначалия и наличии горизонтальной структуры управления в ДСМР риск внутренних конфликтов внутри этого муфтията невелик. Если Крганов не совершит серьезных ошибок, то у возглавляемой им религиозной организации велики шансы стать одним из ведущих межрегиональных духовных управлений мусульман в России по количеству общин и географии их распространения.

* * *

Во второй половине 1990‐х гг. в исламском сегменте религиозного рынка России сложилась олигополистическая структура: три крупных межрегиональных муфтията контролировали общины на территории страны. Время от времени возникали независимые региональные духовные управления мусульман, но они не претендовали на контроль над общинами за пределами своих регионов. Сложились определенные механизмы взаимодействия государства (регулятора) с фирмами-олигополистами.

Но попытка объединения трех олигополистов (ЦДУМ, СМР и КЦМСК) создать картель была встречена регулятором негативно. Это либо послужило непосредственным поводом для создания новой фирмы, которая могла бы составить конкуренцию трем указанным олигополистам, либо ускорило процесс по ее созданию, начатый ранее. В результате сама идея объединения межрегиональных духовных управлений мусульман утратила актуальность.

Усилению конкурентной борьбы между муфтиятами на религиозном рынке способствует политическая обстановка в России. В современных условиях даже минимальное проявление нелояльности со стороны любой организации (не только религиозной) к политическому режиму может послужить поводом для ее ликвидации[1066]. По всей стране наблюдается зачистка любых неподконтрольных государству структур, в том числе и на религиозном поле. Не вызывает сомнений, что и Таджуддин, и Гайнутдин вполне лояльны к господствующему в России политическому режиму. Они неоднократно доказали это своими словами и действиями (например, в связи с войной в Сирии, «военной операцией» в Украине и др.). Однако в современных политических условиях требуется не просто полная лояльность, но и полная управляемость руководителей религиозных организаций. И здесь как Гайнутдин, так и Таджуддин уступают руководителям «параллельных» муфтиятов.

Между тем ужесточение контроля государства над деятельностью духовных управлений едва ли способно достигнуть ожидаемого результата: замены нелояльных или не вполне лояльных и управляемых религиозных организаций полностью контролируемыми структурами. Как показал опыт РАИС, одного административного ресурса недостаточно для того, чтобы новое духовное управление оказалось конкурентоспособным участником религиозного рынка. Требуется наличие в руководстве такого муфтията если не авторитетных богословов, то хотя бы публичных фигур, пользующихся большим авторитетом среди верующих. Ни в РАИС, ни в ДСМР таких имамов не оказалось. Необходимость во всем соглашаться с решениями федеральной власти делает позицию муфтиев и возглавляемых ими «параллельных» муфтиятов крайне уязвимой.

Мусульманский религиозный деятель, лишенный своей должности, оказывается невостребованным. В российских реалиях муфтий – не богослов, а чиновник и одновременно руководитель фирмы, основной задачей которой является победа над конкурентами на религиозном рынке[1067]. Умение решать административные и хозяйственные вопросы, а также находить общий язык не только с органами государственной власти, но и с РПЦ является важнейшим качеством для руководителя религиозной организации в России.

Нельзя исключать, что в будущем, в случае провала очередного проекта «всероссийского муфтията», регулирующие и контролирующие органы будут более активно и более открыто вмешиваться в отношения между муфтиятами. Само это вмешательство не вызывало бы столько вопросов, если бы происходило официально, как в годы