– Джозеф, не…

Несмотря на твердую решимость оставаться сильной, Сидони почувствовала, как глаза защипало от слез. Она так сильно обидела его, а он этого не заслужил. Даже если принять во внимание его отнюдь не ангельские планы, когда они впервые встретились, он не заслужил той боли, которую она ему причинила. Ей сделалось плохо от отчаяния и раскаяния.

Не глядя на нее, он направился к двери.

– Желаю вам приятного дня, леди Холбрук.

Холодно поклонившись, Джозеф стремительно вышел.

Джозеф вошел в кричащую, позолоченную спальню замка Крейвен, которая была свидетельницей тех волшебных ночей в объятиях Сидони. Сразу же после того, как оставил свою жену в одиночестве в Меррик-Хаусе, он покинул Лондон. Сломя голову прискакал сюда, подальше от напоминаний, что это его брачная ночь, что если он, черт побери, хочет спать со своей женой, то имеет на это полное право.

Зеркала многократно отразили его – высокого, уродливого, одетого в черный костюм для верховой езды. Он походил на самого сатану. Если бы Сидони увидела его сейчас, разве сказала бы, что любит?

Ближайшее зеркало манило подойти ближе. В нем Джозеф увидел грязного, уставшего мужчину с тусклым безжизненным взглядом. Он и в лучшие-то времена не был красавцем, а сейчас даже лошадей распугал бы своим видом. Он выглядел как человек, которому причинили страшное зло. Как человек, у которого умер лучший друг. Как человек, потерявший интерес к жизни и надежду на будущее.

Он выглядел полной развалиной.

– Черт… – прошептал Джозеф, потому что, если бы он заговорил громко, его самообладание лопнуло бы. Даже здесь, в присутствии одних только бесчисленных зеркал, он не мог позволить себе сломаться.

Не думая, он протянул обе руки и рванул зеркало в позолоченной раме со стены. Это оказалось потруднее, чем он ожидал, но в конце концов зеркало оказалось у него в руках.

Треснувшее стекло искажало его шрамы, но не могло сделать его еще уродливее. Если бы ангел судьбы влетел в эту минуту и наслал на него возмездие за его грехи, он бы приветствовал такую смерть.

В зеркале отразилась искаженная складка рта, а потом что-то похожее на безумие промелькнуло в глазах. Словно наблюдая за собой со стороны, он поднял зеркало и с размаху ударил им о стену.

Звон бьющегося стекла доставил ему удовольствие. Губы скривились в злорадной усмешке, когда он направился к следующему зеркалу, потом еще и еще.

После часа оглушающего грохота единственным зеркалом в комнате осталось то, что висело над кроватью. До него было трудно добраться. Острые осколки усеяли пол. В углу были свалены в кучу, как дрова, обломки позолоченных рам. Оштукатуренные стены обнажились, отмеченные более светлыми прямоугольниками от висевших на них зеркал.

Стоя посреди комнаты, Джозеф огляделся. Как бы ему хотелось вот так растоптать и свое сердце.

Но оно, проклятое, продолжало биться.

Гроза раскалывала небеса в тот вечер, когда Сидони Меррик прибыла в замок Крейвен, вознамерившись крепко ухватить свою судьбу обеими руками.

– А, это вы, – сказала миссис Бивен, ничуть не удивившись, когда наконец открыла дверь.

– Добрый вечер, миссис Бивен.

Сидони сняла свою новую накидку и шляпку и отдала экономке. Нервы подпрыгивали, как голодные лягушки за стрекозами, но она сохраняла голос ровным. К счастью, во время поездки желудок ее по большей части вел себя неплохо. Физически она чувствовала себя вполне сносно, пожалуй, впервые за последние месяцы.

– Я отправила своего кучера в конюшню. Вы позаботитесь о том, чтобы устроить его на ночь?

– Угу. – Миссис Бивен заковыляла в большой холл. – Вам нужен хозяин?

– Да.

– Это хорошо. – Не успела Сидони справиться с удивлением, что миссис Бивен выражает одобрение, та продолжила: – Хозяин всю эту неделю рвет и мечет, как разъяренный медведь, так что на вашем месте я бы поостереглась.

– Я так и сделаю. – Странное дело, но новость о раздражительности Джозефа была ободряющей. Сидони расправила плечи. – Он наверху?

– Угу. Будете ужинать?

– Не сию минуту, спасибо.

Миссис Бивен заковыляла в сторону кухни. В большом зале, как всегда, было зверски холодно. Зажженный канделябр стоял на одном из дубовых сундуков, но его свет не справлялся с темнотой. И вновь Сидони ощутила дыхание старых враждебных духов. Но в сравнении с тем, что ей пришлось пережить, никакие духи уже не могли напугать ее.

Было поздно. Она планировала менее мелодраматичный приезд – днем, но гроза нарушила планы. Филдинг, ее кучер, уговаривал миледи переночевать в Сидмауте и продолжить путь завтра, когда, по крайней мере, будет светло. Она заставила его ехать в ненастную погоду. Должно быть, он теперь считает свою новую хозяйку ненормальной.

Откуда Филдингу знать, что она собрала все силы в кулак, все, что еще оставалось от ее храбрости, чтобы застать Джозефа в его логове? Любая задержка – Сидони могла струсить и бежать назад в Лондон.

Нет, она не убежит. Она слишком далеко зашла, чтобы теперь сдаться. Что бы Джозеф ни сделал ей, это не может быть хуже, чем эти последние пять дней, когда она бродила по Меррик-Хаусу, зная, что, несмотря на замужество, никогда не станет его настоящей женой.

С внезапной решимостью она схватила подсвечник. Довольно ей жалеть себя. Надо попытаться достичь желаемого. Но поднимаясь по темной каменной лестнице, Сидони уныло думала, что для новых начинаний, быть может, уже слишком поздно.

Сидони направилась к спальне. Где еще может быть человек в такой час? Наверняка, если бы Джозеф не спал, то спустился бы посмотреть, кого там принесло так поздно.

Дверь была приоткрыта, в комнате – темно. И хотя она всю неделю тосковала по Джозефу, страстно желая его увидеть, сейчас шаги ее замедлились.

Она осторожно толкнула дверь и вошла. Никакие зеркала не отразили свет свечей. Она сделала еще шаг – что-то захрустело у нее под ногами.

Удивленная, Сидони взглянула вниз. Пол сплошь был усеян острыми, сверкающими осколками. Она медленно подняла подсвечник.

– Боже милостивый…

В комнате был полнейший разгром. Изысканные зеркала, которые когда-то увешивали стены, лежали разбитыми на полу. Постельное белье и шторы содраны и разорваны в клочья. Что-то в этом умышленном диком разрушении показалось ей невыносимо печальным. Как будто тот, кто учинил этот разгром, сорвал с себя одежды цивилизации и человеческого самообладания, и осталась лишь животная необузданность.

«Ох, Джозеф…»

Она осветила кровать. Матрас провис, наполовину свешиваясь вниз. Сидони поняла, когда вошла, что Джозефа в спальне нет, и пустая кровать это подтвердила.

Обернувшись, она оказалась под пристальным, оценивающим взглядом мужа. Он прислонился к дверному косяку, держа бокал с вином в правой руке. Несмотря на пропасть между ними, сердце ее заплясало от радости. На нем были знакомые бриджи и свободная белая рубашка. В последнюю их встречу он был одет как виконт Холбрук, но она знала его другим.