– Говори.

– Малха погибла.

Я все ж удержался от швыряния тяжелым кубком ему в голову. Он-то при чем.

В отличие от меня, собирающего подарки и присяги, она с основной частью армии занималась вытеснением сасанидских умников. Обнаружив, что сосед повержен, решили прихватить кое-что из его наследства. Первое столкновение, стоившее нам обоим тысячи полторы убитых и раненых, оказалось и последним. К серьезной войне они не были готовы и стали откатываться, попутно грабя незащищенные поселки.

– Как?

– Они ушли на другой берег Элевтры[67], но на том берегу собрался десятитысячный отряд. В двух милях выше по течению наша конница переправилась для удара в тыл врага. Но это был маневр для отвлечения внимания. Четыре тысячи осталось при двадцати пушках, остальные ушли отражать кавалерию. Фактически вся наша артиллерия била по вражеским позициям и, когда оставленные для охраны моста сирийцы отошли, повела колонну легиона на штурм.

– Зачем? – невольно ору. – Этой глупости нет оправдания. Я не отдавал приказа наступать дальше!

– Я не военный, – посмотрел Писарь исподлобья, – но иметь на границе чужую армию не слишком удобно. А разгромленную полезно. Они потеряли восемьсот убитыми, три тысячи пленными и все пушки. Дорога на Дамаск открыта.

Я долго молчал. Только дураки считают, не женское дело воевать. Они убивают и умирают ничуть не хуже. Риск и внезапность залог победы, говорила Малха всегда. Но обычно не лезла под огонь без веской причины. Видимо, это знак свыше. Угомонись, сказал Творец недвусмысленно. Достаточно.

– Я сам проведу поминальную молитву…

Это допускалось даже для неимеющих посвящение.

– А ты набросай потом официальное послание царю в Вавилон. Заключение мира лет на десять. Граница по реке Элевтре. Прежняя, согласно последнему договору. Или останется без Дамаска. Не надо прямо, но чтоб понятно было. Задача ясна?

– Да, мой господин.

Мира соскочила на землю с уставшего коня и бросила повод сопровождающему. Уточнять не потребовалось, и так видно, где сидит. Пошла напрямую по шуршащему под подошвами песку. К человеку, в одиночестве расположившемуся в обычной для мавретанца позе, со скрещенными ногами перед странным мечом, воткнутым в землю. На самом деле вокруг три кольца охраны. Просто не лезут на глаза.

Отец услышал шаги и обернулся, она невольно поразилась, насколько постарел и осунулся. Нет, дряхлым он не выглядел и живота не отрастил, но практически седая борода. Если б не брил голову, она б тоже перестала быть черной.

– Говорят, можно вечно смотреть, как горит огонь, течет вода, – показал в сторону канала, – и работают другие.

Она невольно усмехнулась. Вдоль противоположного берега тащили на канатах тяжело груженное купеческое судно. Сам канал был достаточно узкий, максимум пара галер пройти рядом сможет, но вот с такими судами, не способными идти на веслах и маневрировать в зажатом берегами пространстве, приходилось использовать специальные бригады перегонщиков. Причем это была семейная профессия нескольких поселков и неплохо оплачиваемая.

Сам канал шел от восточного рукава Нила по руслу высохшей реки Вади Тумилат тридцать одну милю, что облегчило намного работы до Горьких озер, а оттуда на юг, к Суэцкому каналу[68]. Перепад уровней нивелировался старинными шлюзами, а всего путь занимал четыре дня. Гораздо выгоднее для перевозки грузов, чем на верблюдах, корабль всегда больше увезет и есть выход в Красное море. Очень недурственный доход для фараона, так как пошлина шла в казну.

– Но не вторую же неделю сидеть, пялясь в никуда!

– О да, моя дочь проявила беспокойство об отце! Это нечто новое. Да ты садись. И кстати, кто посоветовал прибыть и попытаться расшевелить?

– Никто, – сердито заявила Мира. – Мне не понравились сообщения. Ты ж никогда таким не был. Вечно занят, строишь какие-то планы и проверяешь очередную идею.

– Я устал, Мира, – сказал отец извиняющимся тоном. – Просто устал. Больше двадцати лет куда-то скакал, чего-то добивался. Без выходных на седьмой день, как нормальный правоверный, практически не бывая дома. Уже никого не осталось, с кем начинал. Бирюк, Аннибал, Агат, Малха, Мария и еще многие, кого ты, наверное, не помнишь, как Желтое Крыло. Все мои друзья ушли к Всевышнему, и лишь я один еще хожу по земле. Мне даже пожаловаться некому, как делала иногда Мария. Все смотрят на меня снизу вверх и ждут приказов, не сомневаясь в их мудрости. Слабость не поймут, даже Писарь, вечный слуга.

– Посмотри, чего ты добился!

– В этом и проблема, доченька. Я никогда не хотел становиться ни Бичом Веры, ни императором, ни Владом Никатором, ни фараоном. Когда я сошел с корабля и отправился в сертан, у меня имелась цель: заработать денег и жить спокойно. Без воровства чужих стад и размышлений, чем кормить детей. Способ был. Я и сейчас на всякой ерунде вроде мыла, ручек и керосина имею немало.

– Тогда почему? – подавшись вперед, спросила.

– У меня была сестра, которая хотела счастья для всех. А такого не бывает. Всегда есть обиженные и недовольные, не готовые расстаться с привычным укладом. Она этого искренне не понимала поначалу. На нее снизошло Божественное откровение, и она спешила поделиться с людьми. В этом и беда. Пророк это ведь не тот, кто делает предсказания. Пророк тот, за которым идут. Я не мог остаться в стороне. И не мог ждать, пока ударят. День Крови отнюдь не случаен. Я ждал предлога. Ведь еще тогда был уверен, обороняться нельзя. Нужно искать победу в стремительном нападении. Хорошо просчитанном, однако риск всегда есть.

Мира прекрасно поняла, о чем он. Малха как-то сказала, что отца отличала исключительная дотошность в подготовке военных действий. Он никогда не начинал наобум и предпочитал договориться и уступить, если не готов. Именно от него легат научилась предварительному разбору вплоть до изображения рельефа местности в ящике с песком и четкими распоряжениями, где какой отряд должен стоять и как действовать. Это работало, и очень неплохо.

– А потом я плыл по течению. Как щепка. Свернуть уже нельзя было. А раз не получается изменить направление, то самое правильное возглавить. Надо было всего лишь делать свою работу хорошо. Иногда она грязная, но разве кто-то обещал сплошные удовольствия? Воевал, создавал, опять воевал, не получая удовольствия от полей, усыпанных трупами. Марии было проще. Она хоть у меня на плече порыдать могла.

Мира дернулась и промолчала. Достаточно взрослая, чтоб сознавать, даже Пророчица была человек, и у кого искать утешения, как не у родного брата.