моей оплошности. Если существует на свете способ искупить мою вину, только намекните, и я с радостью отдам жизнь и все, что имею, ради искупления этого греха!

Ангел пронзила меня взглядом, но я уловил в нем и крошечную долю сочувствия. Но в словах ее сочувствием и не пахло.

— Зачем утомлять небеса презренными мольбами? Не думаешь же ты изменить предначертанное раньше, чем была создана земля, и звезды двинулись своими путями?

Собрав последние крупицы мужества, я отвечал ангелу:

— Молю не о себе и не о тех, чей долг был хранить Грааль больше жизни. Я прошу о тех, кто борется во тьме за свет. Их так мало, нужды их так велики, что достаточно одного взгляда на Святую Чашу, чтобы наделить их мужеством и дать надежду, укрепить веру в грядущую жизнь, переносить невзгоды своего удела. Именно за них я прошу. Умоляю вас, не забирайте Грааль.

Ангел выслушала мою мольбу, но лицо ее осталось каменным, а свирепый взгляд ничуть не смягчился.

— Словами не искупить грехи!

— Тогда, умоляю, возьмите меня, возьмите мою жизнь. Я вынесу пламя погибели, с радостью вынесу ради Летнего Королевства!

— Вот теперь я слышу голос мужа, — признала она, несколько смягчившись. — Но того, чего не должно быть, не будет.

С этими словами она взяла Чашу в руки. Я понял, что смотрю на Святой Грааль в последний раз.

Она сделала движение к выходу, но замерла, обратив взгляд вверх, словно прислушиваясь к голосу, которого я не мог слышать.

В моем сердце вспыхнула надежда.

Кивнув один раз, ангел повернулась ко мне.

— Пожалуй, ты счастливее всех среди людей, — сказала она, — ибо Господь услышал твою мольбу и дает вам еще один шанс доказать, что вы достойны этого. Грааль остается.

Головокружительный поток радости захлестнул меня. Если бы не раненая нога, я бы бросился перед ней на колени и в благодарность поцеловал край ее платья.

— Спасибо, — выдохнул я. — Спасибо.

— Твоя просьбу удовлетворили ради короля, которому ты служишь, и ради тех, кто нуждается в благословении Святой Чаши. — Я не знал, что ответить и стоит ли отвечать, но в этом не было нужды, ибо ангел продолжала: — Слушайте меня, Сыны Праха: в вышних решили показать вам, что именно вы клялись защищать своей жизнью, и кто способен укрепить вас в исполнении долга.

Снова поставив Чашу на алтарь, она выписала в воздухе сложную фигуру, и Грааль засиял ярким розовым светом, словно в первых лучах зари творения. Ангел убрала руки и стало заметно, как над краем Чаши возник слабый круг света.

— Внемлите! — сказала она и широко развела руки.

В тот же миг раздался звук, подобный звуку арфы, вспыхнул яркий свет, а жертвенник засиял. Я не знаю, как сказать иначе, но это сияние быстро росло и вскоре охватило всю часовню. Каменные стены сверкали, вырезанные узоры, казалось, начали двигаться и увеличиваться, впитывая свет, переплетаться друг с другом, образуя сложные световые узоры. Камень стен превратился в золото! Узоры продолжали расти и меняться, а золото побледнело, став белым мрамором, а тот, в свою очередь, превратился в хрусталь, настолько чистый, что сквозь него я видел проступающие контуры какого-то иного мира зеленого и пышного, под золотым небом.

— Смотри на меня, Сын Праха, и узнай, какова я на самом деле. — Вряд ли она произнесла слова вслух, скорее, они прозвучали только в моем сознании, но я понял, и ободренный нежностью ее голоса, огляделся. Не только ангел, преобразилась вся часовня.

Женщина передо мной стала выше ростом, лицо и вся фигура исполнены благородства. Длинные волосы стали серебристо-белыми, как и платье, облегавшее ее стройную фигуру. Ее кожа побледнела, теперь она была цвета молока или лунного света, и, несмотря на внешний вид и зрелость тела, она казалась воплощением детства. За спиной простерлись две сияющие дуги, тонкие, но ощутимые, как радуга в солнечном свете, эти крылья даже не вид представлялись мощными, способными защищать и поддерживать. Лицо ангела, и без того невообразимо красивое, теперь стало мучительно прекрасным, почти пугающим совершенством симметрии и неотразимой согласованностью пропорций. От нее исходило сияние, слишком яркое, чтобы смотреть на него. Я понял, что видеть это создание — значит, созерцать славу Господню, то, что могут видеть все, кто служит Царю Небесному.

Она указала на Чашу. Чаша тоже изменилась. Это уже не был сосуд, украшенный золотом, драгоценными камнями и жемчугами. Однако и без них Чаша сверкала так, словно была сделана из чистого золота и звездного огня. Я понял, что это ее истинная, небесная форма, столь же отличающаяся от своего земного воплощения, сколь Дева Грааля отличается от своих смертных сестер.

Это Истинная Чаша Христа!

Так мне подумалось, так это и было на самом деле. Дева Грааля подняла Святую Чашу с прозрачного алтарного камня, повернулась и, Господи, помилуй, протянула ее мне! Я беспомощно взглянул на Герейнта и Борса, но они продолжали стоять на коленях с опущенными головами и закрытыми глазами, словно пребывая в блаженном сне. Нет, Чашу предложили только мне. Но я не решался осквернить Святую Чашу прикосновением.

— Прими, благородный Галахад, — мягко предложила ангел, ее голос оставлял впечатление меда и солнечного света. Дрожащей рукой я взял Святую Чашу.

— Кровь Христа, пролитая за тебя, Галахад, — пропела она. — Испей и обновись телом, разумом и духом.

Сердце колотилось в груди пойманной птицей. Предчувствуя освобождение, я поднял Святую Чашу и взгляд мой утонул в темно-красном мерцании содержимого, когда я поднес ее к губам. Зажмурившись, я отпил из Чаши. Дивное вино таяло на языке, в нем отчетливо ощущалась горьковатая терпкость, подчеркивающая богатство вкуса. Хотя я не поклонник виноградной лозы, я бы сказал, что оно намного превосходит лучшее из вин, когда-либо поданное императору.

Я проглотил вино и замер. Волна обновляющего тепла прошла по всему телу, достигла пальцев рук и ног. После моих злоключений на тропе мне стало так хорошо, что я широко улыбнулся. Раненую ногу покалывали тысячи иголочек, боль быстро уходила и вскоре стала далеким воспоминанием. Я согнул ногу, она была совершенно здоровой!

Дева Грааля протянула руку, и я вернул ей чудесную Чашу. Она с легким кивком приняла у меня из рук драгоценный сосуд, улыбнулась моему радостному удивлению, а затем, проведя ладонью над краем кубка, повернулась к Герейнту.

Ни было ни слова, ни знака, но молодой воин