в 1842 году, и совместное англо-американское владение было продлено. Надлежало ждать. Подписав договор, Уэбстер ушел со своего поста, и вместе с ним исчезло последнее напоминание о победе вигов.

III. «Особый институт» Юга

1. Казалось вполне возможным, что мало-помалу приток людей, заполонивших в течение нескольких десятилетий долину Миссисипи, распространится на весь континент. Ни Мексика, ни Испания не были настолько сильны, чтобы сдержать такое нашествие. Но даже в самих Соединенных Штатах оно встретило сопротивление, поскольку вопрос расширения территорий был связан с проблемой рабства, этим гнойником, разъедавшим всю страну. «Компромисс Миссури» (рабство к югу от 36°30′, свобода на севере) был временным выходом; глубинное зло не было искоренено. Почему в XIX веке оно стало острее, чем в XVIII? Да потому, что в XVIII столетии многие южане, и среди них даже самые выдающиеся, временно мирясь с таким институтом, в целом его осуждали. Вашингтон и Джефферсон, будучи рабовладельцами, выступали противниками рабства; Джон Рэндольф отпускал своих рабов на волю. Но зачастую, иногда бессознательно, доктрины искажаются во имя высших интересов. Впрочем, к концу XVIII века произошло незначительное событие, которое впоследствии должно было изменить на Юге и интересы, и мысли: Эли Уитни изобрел gin[24].

2. Это изобретение превратило хлопок в основную, почти единственную сельскохозяйственную культуру Юга, сделавшую необходимым и возможным использование труда огромного числа рабов. Экономическая слабость рабства до того времени была связана с обязательным надзором, неумелостью рабов и их неспособностью к адаптации. Но в хлопководстве работа была несложной, механической, велась круглогодично, наблюдение за исполнителями не представляло сложности, поскольку хлопчатник — растение невысокое. Раб, содержание которого стоило примерно двадцать долларов в год, обходился намного дешевле, чем наемный работник. Кроме того, с 1800 года число рабов удваивалось каждые двадцать лет: в 1850 году оно должно было достигнуть трех миллионов двухсот тысяч. Цены на живой товар тоже возросли. Молодой негр в 1780 году стоил двести долларов, в 1818 году — уже тысячу, а в 1860-м — от тысячи трехсот до двух тысяч. В 1850 году стоимость совокупного числа рабов оценивалась в шестнадцать с четвертью миллиардов долларов. Это было одним из главных богатств Юга, впрочем почти единственным, поскольку стоимость земель, оскудевших от выращивания монокультуры, резко падала. С 1808 года был введен запрет на ввоз рабов, и они стали цениться еще выше. В некоторых поместьях Виргинии, хотя их владельцы это отрицали, занимались «разведением» людей на экспорт в другие штаты. Таким образом, мало-помалу южане дошли до того, что начали искренне защищать институт рабства, казавшийся им необходимым для существования.

3. Люди неизменно находят моральные уловки, дабы оправдать выгодное для себя поведение. Рано или поздно должны были появиться апологеты или теоретики рабства. Некий Томас Р. Дью, профессор, получивший образование в Германии, усвоил там идею, что неравенство — суть основа общества. «Это естественный и божественный порядок, — поучал Дью, — когда существа, наделенные высшими способностями и, соответственно, высшей властью, контролируют и используют тех, кто обладает низшими способностями. То, что одни люди обращают других в рабство, — это закон природы, точно так же как, следуя законам природы, одни животные поедают других». За проповедь этой весьма своевременной философии Дью был назначен президентом (ректором) Колледжа Уильяма и Мэри. Другой приверженец рабства, Харпер, опубликовал «Записки о рабстве». Он утверждал, что если содержать раба как подобает, то ему не причиняют зла: «И впрямь, у раба нет никакой надежды улучшить свою участь, но, с другой стороны, он ничем не владеет и не может ничего потерять. Белая женщина будет обесчещена дурным поведением, черная — не будет, поскольку ее ребенок — не бремя, а бесплатное приобретение для ее хозяина. Распутство среди рабов не заслуживает более резкого определения, чем просто людская слабость». Разумеется, у Харпера были иные представления о правах человека, чем у Джефферсона. Он утверждал, что при рождении люди не могут быть ни свободными, ни равными; что законы созданы для того, чтобы поддерживать, а не стирать различия, и если существуют обязательства по отношению к рабам, то для их выполнения требуются рабы. Сам Кэлхун, вице-президент Соединенных Штатов, напоминал о том, что греческая демократия, основанная на рабовладении, является образцом для всего западного мира. «Я считаю рабство благом, — говорил он. — Не существовало еще такого богатого и цивилизованного общества, в котором одна его часть не жила бы за счет труда другой!» Во времена Джефферсона с рабством мирились; во времена Кэлхуна его превозносили.

4. Эти утешительные парадоксы были благосклонно восприняты плантаторами. После чтения романов Вальтера Скотта Юг переживал период увлечения рыцарством. Тогда и сложился образ феодального и рыцарского Юга, который надлежало защищать от варваров-янки. На вершину пирамиды вознеслись владельцы более сотни рабов. Они (общим числом около двух тысяч) образовывали союз, привлекавший своим щедрым гостеприимством, понятием чести, куртуазностью, преклонением перед женщинами. Ниже стояли двести тысяч собственников, имевших от двадцати до ста рабов; за ними — триста тысяч, у которых было от десяти до двадцати невольников, а дальше — миллион четыреста тысяч, которые содержали от одного до десяти рабов. На границе «хлопкового пояса» жили «бедные белые», имевшие от одного до трех рабов или вообще ни одного, но часто они тоже причисляли себя к институту богатейших плантаторов. Престиж аристократов был, как и в Англии, дорог средним классам, поэтому cotton snobs[25] в помыслах или надеждах приобщались к великолепию самых прекрасных плантаций, наслаждались изяществом подобной жизни, любили свой Юг и ненавидели янки. Сами чернокожие с уважением и восторгом говорили о больших домах, о Massa[26] и его семье. В этом снисходительно настроенном обществе церковь закрывала глаза на печальные стороны рабства, и светские моралисты улыбались, когда такие плантаторы брали в любовницы хорошеньких мулаток. «Разве в Книге Бытия Ной не обрек всех чернокожих детей Хама на вечное рабство? Разве патриарх не выказал волю Создателя?» Полоса земли, пригодная для выращивания хлопка, тянулась от штата Южная Каролина через Джорджию и Алабаму до Миссисипи. Здесь было царство хлопка, здесь формировалась плутократия, старавшаяся подражать изысканному образу жизни старинных провинций. По берегам «Отца Вод»[27] среди дубов и магнолий вырастали прекрасные особняки. Виргиния больше не входила в «хлопковый пояс» (Cotton belt), но продавала ему табак, рабов и виски, и их интересы совпадали. Кроме того, во всех южных штатах проворные политики манипулировали общественным мнением в пользу рабства.

Отель «Ниантик» в Сан-Франциско в 1850 году — бывшее китобойное судно. Гравюра. 1850

Публичная продажа рабов. Гравюра. XIX век

5. Привычка притупляет чувствительность. Плантаторы не видели ужасов рабства, подобно тому как промышленников Севера не волновало зло, порожденное детским трудом. Сознавая, что под другими