Дрын выглянул из фургона наружу и улыбнулся.

— А вот и подарок, — сказал он, спрыгивая на рампу. И добавил удовлетворенно:

— Специально.

Сергей ничего не понял. Из кабины вышел Гога с несколько просветлевшим лицом, правда, следы какой-то озабоченности сохранились — будто шофер мучился животом.

Он полез в карман, достал черную коробочку, угловатым неловким движением протянул Дрыну.

— Это от фирмы и от Валыча лично. Со всеми, короче, наилучшими…

Дрын взял коробочку, открыл. Внутри блеснул массивный корпус наручных часов с тремя заводными головками.

— Ух ты! — ухмыльнулся Дрын. — Они точно идут, секунда в секунду. Храмонотр называется.

— Хронометр, — поправил Сергей. — У тебя что, день рождения?

— Ну, — радостно кивнул Паша. — Специально.

Он склонился над тележкой, взял кружку, подержал перед собой. Прищурил один глаз, будто прицеливаясь. Поверхность задрожала, по краям поползли густые красные потеки. Дрын бережно вытер кружку мятым носовым платком — и долгим-долгим залпом, прикрыв глаза, выпил. Потом выплюнул на бетон приставшие к зубам «пенки».

На товарную заехать все-таки пришлось. Там забросили в фургон несколько ящиков «Бонда» и балтийских шпрот. Поехали обратно. Дрына всю дорогу мучила отрыжка. Он улыбался.

— Извини, — сказал Сергей Курлов, — я не знал, что у тебя сегодня праздник.

Поздравляю. Желаю там… всего.

— Спасибо, — ответил Дрын, продолжая улыбаться. — Приходи сегодня в «Лабинку», Ираклий обещал приготовить целое корыто какой-то народной грузинской дряни.

Вчера барашка прикупил на рынке. Специально.

Сегодня он раз восемь повторил это слово. Специально. Раньше никогда не говорил, а тут заладил, будто толькотолько выучил.

Наверное, подумал Сергей, Дрын просто отрывается, что этот день — именно его день, когда все, включая даже директора в его высокой стеклянной башне, думают о нем. Заботятся. Подарки делают. Специально для него. Для Дрына, простого грузчика в грязной робе, подол которой затвердел от пота и говяжьей крови. Не для Гоги, нет — хотя Гога бригадир и получает на полторы сотни больше; не для Вал Валыча — хотя Валыч управляющий, решает всякие важные дела и носит синий костюм в мелкую полоску, а получает… Много получает, короче. Вчера вечером Хой, видно, заглянул в свой календарь и сказал: «Слушай, Валыч, а подарок для Есипенко ты купил?» — «Нет», — растерянно ответил Валыч. «Так какого хрена ты стоишь? А нука, возьми у меня в сейфе сотни две да бегом в магазин. И пошевеливайся». И Валыч побежал. Специально. Вот оно.

В районе Ботанического сада Гога притормозил ненадолго. Снаружи сквозь частое дыхание двигателя донеслись голоса: «… Он сам сказал, точно. Да, именно здесь, на Майкопской, говорю тебе. Ты… ты рули знай, вот и все». Стукнул бортик фургона; подтянувшись, внутрь перевалился человек в ветровке, за ним — еще один.

Машина тронулась.

— Здорово всем. Ну-ка, подвинь задницу, Дрын, расселся…

Это были Метла и парень из охраны — тот самый лоб, что топтался рядом с Вал Валычем, когда Сергея принимали на работу. Лоб с цветными подтяжками.

Дрын пробормотал что-то смущенно-радостно, подвинулся. У Лба в руке — большой пластиковый пакет, какими торгуют бабки на привокзальном рынке. Полнехонький.

«Выпивка и закуска», — догадался Сергей. Гости уселись на скамейке по обеим бокам от Дрына. В крышу фургона тихо забарабанил дождь.

— Выпей, Паша, — сказал Метла, протягивая Дрыну плоскую четвертушку «Баллантайна».

Дрын закрутил своей маленькой головкой.

— Нет, — сказал он, — я водку не люблю.

— Это не водка. Виски.

— Все равно. Вот пожрать я бы пожрал.

Лоб залез рукой в пакет. Тут фургон стал поворачивать, и он едва не слетел со скамейки. Что-то звякнуло. А Метла продолжал настойчиво тыкать бутылку в лицо Дрыну.

— Пей, говорю, — внушал он, как маленькому. — Это лекарство.

— Да перестань…

— Пей, Паша.

Голос у Метлы стал какой-то особенный: глухой, плоский. Злой. И Дрын вдруг напрягся, побледнел. Он смотрел на Метлу во все глаза, будто впервые увидел, а нижняя челюсть его медленно опускалась на грудь.

— Ты что?.. — пробормотал он неуверенно. — Я… не хочу.

— Без истерики, Паша. Так всем будет лучше. Пей.

Дрын взял бутылку дрожащей рукой.

Пригубил.

— Пей еще. До дна.

Дрын послушно выпил все до последней капли — не сводя с Метлы завороженных глаз.

Потом резко развернулся, швырнул в перегородку пустую четвертушку, закричал:

— ГОГА!! СТОЙ!!

Машина дернулась, прибавила газу. Сергей слышал, как из кабины доносятся ругательства. «Что происходит?» — хотел спросить он. Но тут Лоб достал руку из пакета, в ней оказался обрезок водопроводной трубы со следами облупившейся оранжевой краски.

Лоб быстро приподнялся, ударил Пашу по голове. ТУХ-Х.

Суконная спортивная шапочка вдавилась в затылок, влипла в продолговатое углубление. Дрын неожиданно пукнул, навалился на перегородку, стал медленно оседать на колени, обдирая ногти о доски. Шапочка потемнела, из-под нее за шиворот лилась кровь.

— С днем рождения, Паша, — сказал Метла. В руке у него блеснул «тэтэшник».

Сергей успел вскочить на ноги — но тут машину отчаянно затрясло (такое впечатление, что Гога на всей скорости влетел на проселок), и он, не удержав равновесия, упал.

Лоб и Метла навалились сверху. Труба уперлась в горло, кадык прыгнул вверх, куда-то под самый подбородок — там и застрял. Дыхание перехватило.

— У тебя есть десять секунд, Серый, — выдохнул Метла в самое лицо. — Чтобы выпить обезбаливающее. Хой сказал, вас обоих надо кончать. Обоих. Вы неудачно нарисовались в «Пилоте», Серый, поднялся большой шухер, а с вас уже портреты пишут. В полный рост.

Дуло «тэтэшника» заплясало перед глазами. Гога, видно, обеими ногами упирался в педаль газа; фургон трясся, деревянный каркас жалобно поскрипывал. Дрын, растянувшись навзничь на полу, выл на одной низкой ноте. Голова его механически дергалась из стороны в сторону.

— Я… ни при чем… — прохрипел Сергей Курлов.

— Никто не виноват, Серый. Самая обычная невезуха.

Лоб запыхтел и сильнее навалился на трубу.

— …ни при че-е-е…

— А вот Родик не хочет, чтобы тебя били трубой по голове. Он сказал Хою: Серый схоронится где-нибудь, оставим его. Я тоже за это. Только…

Только что?!

В горле яростно заклокотало. Перед глазами запрыгали черные мошки. Где-то за грудной клеткой набухал, набирал силу взрыв.