Вкуснейший на свете сырный суп — еще одна драгоценная семейная реликвия, доставшаяся в наследство от б-на В: Л. Де Фернеса, — сразу как-то обезвкусился.

— Почему ты спрашиваешь? — Денис поднял голову от тарелки.

— Она звонила часа полтора назад, ты еще был на работе. Это твоя девушка?

— Не знаю, — сказал Денис, подумав. — Возможно.

— Давно встречаешься?

— Раза два.

— Если бы ты пораньше возвращался с работы — мог бы встретиться в третий.

— Еще встречусь, мам.

К столу приковыляла Джоди, на морде у нее висела сосулька из плавленого сыра.

Как полноправный член семьи, Джоди питалась с общего стола — но сырный суп ей не нравился. Вчера за завтраком, когда мама разговаривала по телефону, она стащила кусок вареной курицы и сожрала; когда мама вернулась на кухню, Джоди сидела на полу, кашляла и блевала — кость встала в горле. Маму чуть удар не хватил, она тут же принялась накручивать номер «Скорой ветеринарной помощи». Ветеринар приехал, врезал ногой Джоди под брюхо, и кость сразу выскочила. Все это обошлось маме в восемьдесят тысяч. На работу она пришла лишь после обеда.

Денис все не мог решить для себя: рассказать матери про Кружилина или нет? С одной стороны — хорошо снять многолетний семейный гнет, но с другой — придется бередить старые раны… К тому же она ничего не поймет: ведь не суд вынес запоздалый приговор… Скажет, что так можно обвинить любого невинного человека.

А если услышит про шмеля и резиновые палки, то вполне может устроить истерику…

Ей нужно, чтобы все делалось чисто, красиво, по закону и к тому же приятно пахло. Но в жизни так никогда не бывает. Потому она и убегает от этой жизни, прячется в свою, придуманную, нюхает пыль в своей библиотеке, носится с никчемной собачонкой, исполняет роль высшего судии в семейных вопросах. И думает, что эта роль ей удается.

— Надеюсь, твоя Валерия — не следователь и не стрелок вневедомственной охраны?

— Секретарь-машинистка, — сказал в тарелку Денис. — В обычной средней школе.

— Интересно было бы взглянуть.

— Может, еще взглянешь.

Мама, как разумная женщина, успела смириться с тем, что ее сын не работает в адвокатской конторе и не пишет кандидатскую. Что он вращается на одной плоскости с преступниками, проститутками и жлобами в синей форме, почесывающими время от времени в паху. И его рубашки даже после стирки источают тяжелый запах застоявшегося табачного дыма. Запах трудной и нервной работы.

Единственное, с чем мама до сих пор не могла смириться, — это так называемый гибкий график, когда Денис возвращается домой затемно, после крутого Уокера, после женщины-врача по имени Куин, после Арины Шараповой и Льва Новоженова… а она медленно сходит с ума, боясь даже думать, в какую переделку мог попасть сын.

И она будет только рада, когда Денис найдет себе девушку, к которой будет спешить каждый вечер, забывая о своей чертовой работе. А может, и вообще бросит когда-нибудь… Работу, конечно.

Говорить про Кружилина ей нельзя.

— Спасибо, мама. Очень вкусный суп, в самом деле.

— На здоровье, — автоматически отозвалась она.

Денис вымыл за собой тарелку и поставил в сушилку. Взял чашки, налил чай, оставил его дымиться на столе — а сам вышел в коридор, где стоит телефонный аппарат. Прикрыл за собой дверь.

Через минуту снова заглянул на кухню, сказал:

— Ну, я пошел, мам. Не волнуйся.

И ушел. Про чай он забыл.

Едва успев досмотреть сон о похождениях Человека с Водосточной Трубой (третья серия, следующей ночью обещали четвертую), Сергей встал и пошел драить ванну.

Ванна была облупленная, дно в ржавых пятнах. Кто здесь мылся вообще — неизвестно. Может, сифилитик какой. Или бомж, усыпанный грибком.

«А не все ли тебе равно?»

Половина десятого. С улицы доносился детский визг, кто-то колотил камнем по гулкой железной горке. Из-за приоткрытой двери кухни в прихожую протянулся яркий солнечный луч. Утро третьего октября выдалось погожее — будто нарочно, напоказ.

И это раздражало Сергея.

Он добрался наконец до девственно-белой эмали. Ванна засияла. Затем пошел в туалет отлить, на обратном пути захватил с собой пакет из толстого двойного полиэтилена — он его еще вчера заприметил. Там хлорка. Сергей побрызгал из душа на ванну, затем рассыпал хлорку по дну. Едко защипало в носу, спазм перехватил горло.

«Мог бы обойтись без всей этой возни, придурок».

Он пошел на кухню. Кухонька маленькая, кубышечка три на два. Не вставая из-за стола, здесь можно дотянуться до любого ее отдаленного уголка. Прошлым вечером Сергей так и не успел допить вторую бутылку «смирновки», упал на пол, сложился — и не мог даже развалиться по-человечески. Лежал скрюченный, будто высохший лимон на дне стакана. Ночью переползал в кровать на карачках — все болело.

На кухне Сергей включил газ, поставил кастрюльку с водой.

«Газ — это еще лучше, скажешь, нет? И дезинфицировать ничего не надо».

Бросил в воду два лезвия-безопаски, которые принес из ванны. Лезвия наверняка пользованные, он нашел их на полке — присохли там, едва отодрал. Кто ими брился?

А может, даже не брился, а?.. Сергей не знал. Наверное, это был такой же идиот, как и он сам. Неприкаянный. Родик сказал, что эта квартира — «лэст стейшн».

Последнее пристанище. Место для отсидки, вполне заменяет сизо или тюрьму. Сидишь тише мыши. Выходить на площадку нельзя, звонить нельзя. Сергей даже не знал толком, где находится. Возможно, в районе речного вокзала — потому что когда ехали сюда с Родиком позавчера вечером, где-то неподалеку гудело тоненько, протяжно: пиа-а-аааа! пиа-аааа! — будто коту хвост дверью прищемили. Так гудят «Кометы» и «Метеоры», когда набирают скорость и поднимаются на подводных крыльях. А может, это был железнодорожный локомотив — «кукушка», кто его знает…

Сколько здесь ему сидеть? Долго. Пока все не уляжется. Родик говорил, сейчас менты носятся по городу с копиями его фото, изъятого из семейного архива.

Интересно, какое они взяли? Одно из последних — Сергей с однокурсниками стоит у входа на журфак или сидит за столом в ресторане на выпускном банкете… улыбающиеся лица однокашников обрезаны, сам Сергей тоже кастрирован по самую шею, голова увеличена. Пока все не уляжется… Никогда оно не уляжется.

Ни-ког-да. Охота закончится, лишь когда зверь будет пойман.

Самое удивительное, что главный охотник, тот, кто дергает за все ниточки, — его старый знакомый… Его зовут Денис Петровский.