нам нужно совсем немного. Ровно столько, чтобы добраться до следующего города.

— Нет. Я упорно трудился ради этой еды, и я не позволю каким-то мальчишкам уйти отсюда с ней, — он поднял ствол, чтобы прицелиться Тревору в лицо. — Считаю до трех. Один…

Тревор не двигался. Он смотрел на Мэтта широко распахнутыми умоляющими глазами. Мэтт стоял за мужчиной. Он мог вывести его из равновесия и дать Тревору время сократить разрыв.

— Два…

У Мэтта слезы текли по щекам, а из носа — кровь. Он со стоном покачал головой. Он не будет этого делать — они должны были просто встать и уйти, пока еще могли.

Но губы Тревора искривились в рычании.

Он не отступит.

— Три!

Из ствола вырвался бело-голубой взрыв. Он попал в переднюю часть автомата веером обжигающего света, а затем испарился — быстро, как вспышка фотокамеры. Тепло сожгло кончики резиновых портов и расплавило клавиатуру до жижи.

Едкий дым щипал воздух. Мужчина сильно моргал, осматривая пол в поисках тела Тревора. Его глаза расширились, а жир под подбородком задрожал, когда он понял, что промазал.

Тревор бросился в сторону в последний момент. На рукаве его джинсовой куртки была полоска дыма, а под ней — полоска обгоревшей плоти. Он прислонился к стене, сжимая рану. На мгновение в его глазах вспыхнула боль, но затем пришло что-то еще.

Что-то опасное… и темное.

— Аргх!

Тревор бросился вперед с поднятым ножом.

Мужчина целился из дробовика.

Мэтт закрыл глаза с визгом.

Все трое исчезли в очередном взрыве энергии. Луч упал на пол и разбрызгал щебень во всех направлениях. Стеклянный град пробил тонкое пластиковое покрытие на вывеске торгового зала. Он поразил лампочки внутри и взорвал их, погружая всю комнату во тьму.

За взрывом последовал звук жестокой потасовки. Тела ударялись о стену. Ботинки скрипели по холодному кафельному полу. Слышались хрипы и визги, когда кулаки сильно вонзались в плоть. Затем внезапно все звуки оборвались — все, кроме одного.

Кто-то вот-вот проиграет. Они тяжело дышали, кашляли. Их слова — их просьбы — звучали как сдавленные вздохи. Еще одна пара легких тяжело вздымалась под предсмертными стонами неудачника. Их дыхание становилось громче по мере того, как рвотные позывы исчезали, будто они всасывали весь воздух в себя.

В комнате было тихо. Это почти закончилось.

Затем кто-то закричал:

— Ах! Нет! Пожалуйста… что вы…? Ах!

Началась вторая драка — еще более короткая и жестокая, чем предыдущая. Крики перешли в вопли и, наконец, в отчаянные стоны боли. Вопли закончились мясистым хрустом. Они перешли в шипение. Потом в стон. Вскоре единственным шумом в комнате стал слабый ритмичный звук.

Хлюп… хлюп… хлюп…

Голубой шар света сиял в углу комнаты. Тревор каким-то образом раздобыл дробовик и накачал его. Он держал пистолет в одной руке и тер горло другой. Красный синяк тянулся там. Его ноги дрожали, он медленно продвигался к источнику хлюпанья, используя патронник дробовика для освещения.

Что-то в голубом свечении делало бледные вещи едва заметными, а темные выделялись больше. Плитка и стекло были практически не видны. Но красные пятна поверх них были так же четкими, как черные буквы на пустом экране.

Хлюп… хлюп… хлюп…

Тревор следовал за пятнами по комнате. Чем ближе он подходил к источнику, тем гуще и четче они становились. Блестящие черные лужи, брызги, отпечатки ладоней, которые все еще пытались зацепиться пальцами.

… хлюп… хлюп…

Лужа черной жидкости была в холле. Она тянулась от одной стороны до другой. Край лужи обрывался у грязной обуви Тревора. Жидкость липко сочилась в трещину его подошвы. Но он будто не замечал.

Его глаза были устремлены на сцену перед ним. Мужчина стоял на коленях рядом с трупом другого. Он держал в руках нож Тревора и снова и снова вонзал его со смертельной силой в почти обескровленное тело.

— Стоп, — хрипло сказал Тревор. Его руки тряслись, когда он поднял дробовик, чтобы прицелиться в середину спины мужчины. — Брось нож. Брось сейчас же.

Руки мужчины поднялись над головой, нож все еще был в переплетенных пальцах. Сначала казалось, что он не собирался слушать. Он был готов снова опустить нож. И снова. И снова — до тех пор, пока то, что кипело внутри него, не остынет и не прижмется к его ребрам.

— Ты должен остановиться, — умолял Тревор. — Он мертв… ты должен остановиться, Мэтт.

Он позволил ножу выскользнуть из его пальцев. Он отскочил от живота мертвеца и упал на землю. Когда он повернулся, Мэтт выглядел таким же слабым и напуганным, как всегда — просто трудно было разглядеть это сквозь всю кровь.

Она покрыла лицо маской, пленкой. Он будто утонул в болоте, наполненном кровью, и каким-то образом вернулся к жизни. Бока и макушка его волос были мокрыми от крови; белки его глаз резко выделялись на фоне красного.

Его рот открылся, и он сказал почти шепотом:

— Он собирался убить тебя. Я… я не мог позволить ему убить тебя. Я… обещал Шону…

— Я знаю, — рот Тревора скривился, когда он опустил оружие. Он прошел по луже и обернулся, чтобы посмотреть на лицо мертвеца — или, вернее, посмотреть на то, где раньше было его лицо. Мэтт так много раз проткнул его голову и горло, что все обвалилось. В его груди было больше отверстий, чем внутри муравейника. — Боже…

— Я должен был остановить его… — слова Мэтта перешли в рыдания. Он схватился за лицо окровавленными руками и заплакал.

Тревор осторожно опустил дробовик. Он встал на колени рядом с Мэттом и говорил ему, что все будет хорошо: он сделал то, что должен был сделать, и никто не мог его за это винить.

Мэтт не мог перевести дух, с трудом выдавил только «прости».

Ни один из них не говорил того, о чем думал на самом деле — это было вырезано на их лицах и отчетливо вычерчено слабым голубым светом.

Вот. Начало Конца. Всего месяц назад они были студентами университета. Никто не мог представить, как изменится мир, и никто не был готов к этому. Те немногие, кто выжил в первые двадцать четыре часа, сделали это только благодаря удаче. Теперь они поняли, что удачи не хватало, чтобы жить дальше.

Если они хотели выжить, им придется измениться. Они должны были позволить миру съесть их заживо — перемолоть их и закалить. С этого момента выживут люди, достаточно дикие, чтобы делать то, что нужно. Все, что нужно.

Правил больше не было. Только жизнь и смерть.

— Давай, давай выясним, где прятался этот