— Он-то? А почтальон.

— Почтальон!

— Ага. Только прежде он держал парочку коров. И на скотину у него глаз хороший, у Джима то есть.

— Вполне возможно, но уверяю вас, мистер Бейлс…

Фермер поднял ладонь.

— Говорите не говорите, молодой человек, а Джим ее вылечил, и против этого не пойдешь. Жалко, вы не видели, как он ее гонял. Сам не моложе меня, а бегает почище иных молодых. И уж тут он себя показал, — добавил фермер усмехаясь.

С меня было довольно. Во время этого панегирика Джиму Оукли я машинально продолжал почесывать хвост. Розы и в результате запачкал руку. Собрав остатки достоинства, я кивнул мистеру Бейлсу:

— Ну, мне пора. Можно, я зайду в дом помыть руки?

— Идите, идите, — ответил он. — Хозяйка даст вам горячей воды.

Я шагал по лугу и все больше расстраивался из-за жестокой несправедливости случившегося. Словно во сне я вышел за ворота и пересек шоссе. Прежде чем свернуть в проулок между оградами, я заглянул в сад. Никого и ничего. Я побрел вдоль грубой каменной кладки, страдая все больше. Вне всяких сомнений, в этой истории с Розой я показал себя круглым болваном. И деваться от этого удручающего чувства было некуда.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем я наконец добрался до конца ограды и повернул вправо, к двери на кухню… Вдруг слева загромыхала цепь, и на меня бросился рыкающий зверь, оглушительно рявкнул прямо мне в лицо и исчез.

На этот раз у меня чуть не остановилось сердце. Мне было так скверно, что я не мог выдержать еще и Шепа. У меня совсем вылетело из головы, что миссис Бейлс иногда привязывала его у конуры перед черным ходом, чтобы отваживать непрошеных гостей, и, привалившись к стене, оглохну в от грохота собственной крови в ушах, я тупо смотрел на длинную цепь, змеившуюся по булыжнику.

Терпеть не могу людей, которые срывают сердце на животных, но в эту минуту во мне словно что-то лопнуло. Вся моя досада и огорчение слились в бессвязные вопли, я схватил цепь и изо всех сил потянул ее. Проклятый пес, который меня изводил, сидит вот тут, в конуре! Наконец-то я могу добраться до него, и уж на этот раз мы с ним поговорим! До конуры было шагов пять, и сначала я ничего не увидел. Но цепь поддавалась с трудом. Я продолжал неумолимо тянуть, и вот из отверстия показался нос, затем голова, а за ней последовало и туловище огромного пса, буквально повисшего на ошейнике. Он не проявил ни малейшего желания вскочить и поздороваться со мной, но я безжалостно подтаскивал его дюйм за дюймом по булыжнику, пока он не вытянулся у самых моих ног.

Вне себя от ярости, я присел на корточки, потряс кулаком у его носа и заорал почти в самое его ухо:

— Дрянь ты эдакая! Если ты еще раз посмеешь прыгнуть на меня, я тебе голову оторву! Слышишь? Начисто оторву!

Шеп испуганно покосился на меня, и его поджатый хвост виновато завилял. Я продолжал его отчитывать, а он обнажил верхние зубы в подхалимской ухмылке, перевернулся на спину и замер, зажмурив глаза.

И тут я понял: он был трус! Все его свирепые атаки были просто игрой. Я почти успокоился, но тем не менее хотел, чтобы он сделал надлежащие выводы.

— Ну ладно, дружище! — угрожающе прошипел я. — Помни, что я сказал! — И, бросив цепь, я издал заключительный вопль: — А ну убирайся на место!

Шеп, поджав хвост, почти на брюхе метнулся в конуру, а я пошел на кухню мыть руки.

Воспоминания о глупом положении, в которое я попал, терзали меня еще довольно долго. Тогда я не сомневался, что обо мне судили несправедливо, но теперь, став старше и мудрее, я понимаю, что был не прав.

Симптомы коровы мистера Бейлса были типичны для смещения сычуга, четвертого отдела желудка жвачных, который иногда сдвигается с правой стороны на левую, но в те ранние времена об этом просто еще не было известно.

Теперь мы прибегаем к хирургическому вмешательству: возвращаем сместившийся орган в правильное положение и закрепляем его, наложив шов. Но порой вернуть его на место можно, просто повалив корову и перевернув ее. Так почему не может дать тот же результат и энергичная пробежка? Должен сознаться, я неоднократно пускал в ход рецепт Джима Оукли «погонять ее хорошенько!», нередко с поразительным эффектом. И по сей день я многому учусь у фермеров, но это был единственный раз, когда мне довелось учиться у почтальона.

Когда месяц спустя мистер Бейлс снова пригласил меня посмотреть одну из его коров, я, честно говоря, был удивлен. Мне казалось, что после моего конфуза с Розой он в следующий раз обратится к Джиму Оукли. Но нет, его голос в телефонной трубке был вежливым и доброжелательным, как всегда. Ни намека на то, что он утратил ко мне доверие. Странно…

Оставив машину на улице, я настороженно заглянул в сад и только потом нырнул в проход. Легкое позвякивание сказало мне, что Шел притаился в конуре, и я замедлил шаг. Нет уж, больше я не попадусь! В конце проулка я выжидающе остановился, но увидел только кончик носа, который тотчас отодвинулся в глубину. Значит, пес не забыл моей вспышки и хорошо усвоил, что больше я терпеть его штучки не намерен.

Тем не менее, когда я отправился в обратный путь, на душе у меня было смутно. Победа над животным всегда имеет неприятный привкус, а во мне крепло убеждение, что я отнял у Шепа его главную радость. В конце концов, каждое живое существо имеет право на свои развлечения, и, хотя засады Шепа могли иной раз ошеломить человека, они были частью его существования, частью его самого. И мысль о том, что я обеднил его жизнь, тревожила мою совесть. Нет, мне нечем было гордиться.

А потому, когда некоторое время спустя мне довелось проезжать через Хайберн, я остановился у фермы Бейлса. Окутанная тишиной белая пыльная деревенская улица дремала под жарким летним солнцем. Нигде ни движения, только какой-то невысокий толстый человек неторопливо шел по проулку. Судя по его лицу, это был один из цыган-лудильщиков из табора, который я видел у въезда в деревню, — и он нес охапку кастрюль и сковородок.

Сквозь штакетник мне было видно, что Шел в палисаднике бесшумно проскользнул к ограде. Я смотрел во все глаза. Лудильщик все так же неторопливо шагал по проулку, и пес двинулся следом за головой, плывущей над