— Черт возьми! — закричала я. — Ты меня слышишь, Фернандо? Черт возьми, парень! Я не верю ни одному твоему слову, так что ты можешь говорить до второго пришествия, но меня тебе не убедить.

— Мне — тебя? — сказал наконец Фернандо с выражением ангельский невинности. — Ты думаешь, я хочу в чем-то тебя убедить? — Он медленно покачал головой, как будто что-то в моем голосе, в моем лице его глубоко задело. — Я тебе только говорю то, что важно для меня, я пытаюсь разделить это с тобой, я никогда от тебя этого не попрошу, Индианка, ты понимаешь, я никогда не делал это с девушкой твоего возраста…

Я часто думала, что, говоря об Аннелизе, он пускает мне пыль в глаза. Я была уверена, что она никогда не существовала, что ее имя и ее возраст, и ее общественное положение, и ее стройное тело, роскошное, но крепкое, взрослое, но гибкое, опытное, но готовое потерпеть поражение, что все это было выдумкой мальчика-ребенка. Мне казалось, что она никогда не жила ни в Любеке, ни в Гамбурге, ни в каком-либо другом месте этой страны. Но иногда я все же думала, что он говорит правду, потому что в его слова вплетались слова «похоть», «либидо». Я не знала, что и думать, и тогда вспомнила о Хельге. Бесцветная Хельга, бедная хорошая девушка-католичка, никогда меня не тревожила, а эта Аннелизе выводила из себя.

— И к чему ты мне все это рассказал? — сказала я наконец, намеренно говоря громче, чтобы вопрос не звучал риторически, хотя ответ на него знали мы оба.

— И что от этого выигрываю я, ты хочешь сказать? — поправил меня Фернандо и закрыл лицо руками, как будто пытался закрыться от меня, но я продолжала давить на него.

— Тогда я тебе скажу, мне твой рассказ не дает ничего, абсолютно ничего. Ты слышишь? Ничего, ничего.

— Какая ты глупая, Малена! — Ты думала, что женщины делают это, чтобы что-то выиграть или что-то потерять?

«А то как же!» — произнесла я про себя и злобно посмотрела на Фернандо, он молча выдержал мой взгляд, пока я внутренне ободряла себя. «Что, нет? То, что я тебе говорю, смело…» Но тогда, стоя на коленях на полу в библиотеке, я услышала тонкий скрип плохо смазанной дверной петли, такой тонкий, словно приглушенное эхо, скрип, который возвестил о предстоящем появлении на сцене третьего действующего лица. Я представила, что теперь будет, если нас обнаружат, и поняла, что нам необходимо спрятаться в глубине этого барочного лабиринта. Раньше он мне не нравился из-за своей запутанности и множества темных мест, теперь же мог спасти. Кто-то проснулся в нескольких метрах от моей головы и сомневался, вставать или нет, а потом решился покинуть горячие простыни, влажные от пота, и отправился что-то искать. Между моих губ вздымался Фернандо, наполняясь семенем. Мы не могли остановиться, не могли поменять положение — велик риск быть обнаруженными. Эта мысль заставила меня быть осторожной, я продолжала ласкать Фернандо, но делала это тише. Все мои чувства обострились и сосредоточились на двух вещах — на Фернандо и на звуке шагов снаружи, шаги доносились со второго этажа. Я подумала, что если все далеко зайдет, то мы успеем пробежать несколько метров и закрыться в ванной.

Привычный треск двадцать первой ступени вернул меня в жестокую реальность. Кто-то спускался по лестнице. Я закрыла глаза, пытаясь найти решение, и опять их открыла, но не решилась быстро встать. Мой рот был спаян скользким куском живой плоти. Я подняла глаза и посмотрела на Фернандо. Лестница заскрипела еще раз, потому что наш компаньон, кем бы он ни был, ступил на семнадцатую ступень. Я не могла сопротивляться желанию дотронуться кончиком языка до спинки его члена, готового пронзить меня, но мой кузен не давал мне возможности двигаться, он шарил глазами по всей комнате в поисках решения, которого не существовало. Через мгновение Фернандо посмотрел на меня, положил правую руку на мою голову и нажал на нее, заставляя меня пригнуться. Я успела заметить только, как закрылись его веки. Теперь я и сама была слепа, но чувствовала ласковый нажим его пальцев, которые оплели мою голову, чтобы управлять ею, выбирая регулярный ритм, соразмерный эху тех шагов, каждый миг более близких, каждый миг все более опасных.

Я с легкостью поняла, о чем думал Фернандо. С одной стороны, до этого момента мы не перекинулись ни единым словом, не включали свет, не оставили ни одну дверь открытой, никакая деталь не могла нас выдать. С другой стороны, с того момента, когда этот ненавистный полуношник начал спускаться по лестнице, какое-либо бегство было невозможно, потому что дверь, которая открывала доступ в коридор, давала прекрасный обзор с лестничной площадки первого этажа. Сменить местоположение — значило произвести шум. Лишь небольшой процент вероятности давал основание думать, что цель ночного гостя находится не на кухне, потому что в пять часов утра никто не вспоминает о том, что оставил в гостиной книгу, которую читал. Фернандо не давал мне возможности заговорить, потому что так бы мы подвергли себя еще большей опасности. Его храбрость возбудила меня еще сильнее, я страстно желала его, а он был уверен, что я делаю это только для его удовольствия, но как же он ошибался. Потому что я не делала ничего для Фернандо. Я делала это только для себя.

Эхо шагов разносилось повсюду, оно скакало сверху вниз, с пола на потолок, от двери к двери, из комнаты в комнату. Опасность приближалась, нас могли легко обнаружить, и самое смешное было в том, что я получила бы от этого удовольствие. Я помню, как изменились мои движения, — стали сильнее, более жадными и порывистыми. Я была убеждена в том, что Рейна войдет в библиотеку с минуты на минуту, что именно она была тем, кто проснулся и, заметив мое отсутствие, принялась искать меня по всему дому, но я не испытывала страха, потому что в тот момент потеряла разум и вместе с ним меру всех вещей. Я безумно хотела, чтобы мои подозрения подтвердились, чтобы сестра вошла и увидела нашу двойную фигуру. В этот момент я осознала степень моей власти, потому что это была власть, я чувствовала, что чужое удовольствие было ценой моего собственного. Власть, власть, власть, никогда я не чувствовала себя такой могущественной.

Ночной посетитель повернул на кухню. Я услышала стук его шагов, а потом он испарился в неизвестности, поднявшись по лестнице, которая увела его от нас. Тело Фернандо было между моими руками, я ощутила его всеми своими чувствами мгновение спустя после того, как его бедра задрожали в моих руках. Я почувствовала терпкий вкус мужчины, но не двигалась, моя голова замерла напротив его живота, а мое естество было открыто для него с того момента, как все закончилось. Тут я посмотрела на него. Веки Фернандо были опущены, рот искривлен в странной гримасе, как будто болезненной, его сдавленные стоны, вырывающиеся из гортани, напоминали жалобные вопли. Я ему поклонялась, я бы убила ради него, я могла бы убить его, пока его губы, усталые и счастливые, произносили единственные слова в ту темную ночь.

— Ух, детка, ты не представляешь, что это такое!

Теперь же я сомневалась во всем.

* * *

Фернандо был рядом, когда моя жизнь начала меняться, он был рядом, но помочь это мне не могло, я должна была повзрослеть. Я еще думала о себе как об ошибке природы, когда мои попытки стать мальчиком провалились, я была уверена, что мне никогда не стать настоящей женщиной…