узнала о его смерти. Я ничего не знал о жизни отца, но Оливия показалась мне милой, хотя и была довольно младше него, впрочем расспрашивать ее о характере их отношений я не стал. Мы стали общаться, она призналась, что пообещала отцу приглядывать за мной, если вдруг с ним что-то случиться. Я не увидел в этом ничего странного, поскольку отец всегда воспитывал меня один. Оливия сдержала свое слово, она поддерживала меня, а однажды даже познакомила со своим парнем Тоддом – он тогда как раз активно строил карьеру в Управлении по борьбе с наркотиками, и она посчитала, что мне будет полезно такое знакомство. Да и я был не против.

Я привык быть самостоятельным, с пятнадцати учился в частной школе, в семнадцать остался без отца, поэтому мне было тяжело принять чью-то помощь. Но Тодд и Оливия хорошо ко мне относились, я считал их своими друзьями, хотя теперь понимаю, что они относились ко мне больше как к ребенку. Но они очень помогли мне, не могу не признать этого, и я рад, что общаюсь с ними до сих пор. Если бы не они, меня бы здесь сейчас не было.

После окончания университета, я все еще не знал, чем хочу заниматься. Зато Тодд стал настаивать на том, чтобы я подумал о работе полицейского, он считал, что я рожден для этой работы. Сам не могу объяснить почему, но я тогда твердо решил, что мне не стоит идти на эту работу.

Еще некоторое время я оставался в городе. Все-таки у меня здесь была квартира и, благодаря активам отца, я еще мог жить ни в чем не нуждаясь. Как раз в тот момент карьера Тодда резко пошла в гору – его перевели в Подразделение по расследованию преступлений, а еще через некоторое время он стал капитаном. Все это время с момента моего окончания университета мы продолжали общаться, и Тодд даже иногда рассказывал мне про некоторые свои дела. Он видел во мне огромный потенциал к работе полицейского и поэтому шел на такой риск, наверное, надеясь, что я передумаю и все-таки прислушаюсь к нему.

Тодд был гораздо старше и опытнее меня. Я гордился и восхищался таким другом. Однако я все равно категорически отказался идти в эту сферу. Я твердо решил, что хочу помогать таким же, как и я. Тем, от кого отвернулась жизнь. Если хотя бы один человек станет счастливее благодаря мне, это уже будет значить, что я живу не зря – так я говорил себе всегда, по большей части для того, чтобы утешить. Но это правда, таких эмоций не получить, сколько бы преступников я не посадил, если бы работал в полиции.

Тодд и Оливия поддержали меня в моем решении. Тодд даже помог мне с работой – подсказал, что в частную школу-интернат в Филадельфии, которой владеет знакомая его знакомого, требуется учитель. Не буду скрывать, он замолвил за меня небольшое словечко, потому что я, скажем так, не совсем подходил под требования. Но Тодд почему-то очень хотел, чтобы я попал туда, а я и не был против. Вот так, через год после окончания университета, я и попал в школу.

Ванесса сразу же пригласила меня на работу, и я даже не делал вид, что мне надо подумать. Ей нужен был человек, который смог бы найти общий язык с кем угодно, особенно с малолетними хулиганами. Я же, благодаря открытости, жесткому характеру и при этом готовности помочь всегда и всем, был именно таким человеком. У меня не было образования необходимого для работы учителем, как и опыта работы хоть где-то, но я так стремился помочь всем вокруг, что был готов согласиться на любые условия, которые мне предложит Ванесса – хотя это было не очень правильно, но ее все устроило, ей все равно был нужен не столько учитель, скорее наставник для особо выделяющихся своим поведением.

Мне было двадцать три, я был молод, энергичен и полон желания восстановить справедливость во всем мире. Ванесса показалась мне таким же добрым и сочувствующим человеком. Она одна решилась открыть школу-интернат, чтобы помочь детям, оставшимся без родителей. Для меня она тогда предстала чуть ли не ангелом. Только спустя год я узнал, какая Ванесса на самом деле. Однако обо всем по порядку.

Я продал квартиру отца и собрав всю свою жизнь в один чемодан, переехал в соседний город. Там я обосновался довольно быстро, Филадельфия была намного тише, спокойнее и дешевле Нью-Йорка – и, как ни странно, мне это понравилось. По правилам, я все время должен был жить в интернате, но я настолько привык иметь свой угол, что сразу же купил первую попавшуюся квартиру недалеко от работы. Ту самую, из которой ты и сбежала от меня в Нью-Йорк несколько лет спустя – вот ирония. Знай я тогда, чем все закончится, подумал бы дважды.

Эта работа далась мне куда сложнее, чем я себе представлял. Я знал, что могу помочь, но никому эта помощь была будто не нужна. Я пытался влиться в коллектив, но чувствовал себя «белой вороной». Ни другие учителя, ни дети не принимали меня, хотя я со всеми старался быть доброжелателен. Всегда во всем помогал и поддерживал, да я думаю ты и сама это знаешь. В конце концов, такой подход и правда помог. Пусть и не сразу, но учителя стали относиться ко мне с уважением, а дети перестали строить козни. Оставался только один человек, который относился ко мне как ко врагу – ты. Но с тобой была отдельная история.

Поначалу мне казалось, что ты меня ненавидишь, потом я понял, что это правда, но дело не во мне – ты ненавидишь всех. Тогда я стал общаться с тобой больше, чем с остальными, в попытках заслужить твое расположение. Я стал относиться к тебе так же, как и ты ко мне, надеясь, что это поможет тебе почувствовать себя в безопасности. В итоге я понял, что ничего не получается и в каком-то смысле возненавидел сам себя. Потому что видел, что тебе тяжело и ничем не мог помочь. А еще в глубине души понимал, что я и сам такой же. Черствый, эгоистичный, брошенный ребенок, обозленный на весь мир, который пытается самоутвердиться за чужой счет. Я даже сам себе боялся признаться в этом, но ты открыла мне глаза. Забавно, да? Я должен был помочь тебе познать этот мир, но в итоге все получилось наоборот: