Кормили его хорошо. Но одежда висела на нем, как на вешалке, собравшись в многочисленные складки. Врач, провожая его, нахмурился и предложил подобрать на складе что-нибудь поменьше размерами.

Шешель отказался, а врач сказал, что он может остаться в больнице, пока не наберет в весе.

— Нет, нет, спасибо, — сказал на это пилот.

«Империя встречает своего героя!»

Он ехал в огромном открытом авто, пузатом и округлом, будто его выдували из куска расплавленного металла стеклодувы, а потом прорезали в нем двери и убрали крышу. Взгляд его бродил по многотысячной толпе. Все лица казались ему знакомыми, но людей было слишком много. Он не успевал вспомнить ни одного имени.

Они устилали его путь цветами, как римскому полководцу, вернувшемуся с победоносной войны, но позади него не было ни одного легионера, будто он в походе потерял всю свою армию.

Полицейским, выстроившимся вдоль улицы и схватившим друг друга за руки, словно они хотели водить хоровод, с трудом удавалось сдерживать толпу. Как же им хотелось разомкнуть руки, помахать Шешелю и закричать ему что-то. Но тогда толпа прорвалась бы сквозь это живое заграждение, затопила бы улицу, бросилась под колеса авто, чтобы остановить его и вытащить Шешеля, а потом качать его, качать, качать.

И тогда он не успеет на прием к императору.

Люди высовывались из окон. Шел цветочный дождь. Лепестки падали ему на лицо, медленно затапливая авто.

Он начинал глохнуть от криков, с которыми его встречали.

«Империя встречает своего героя!»

Он слишком вжился в свою роль и порой не мог сказать, где реальность, а где вымысел. Он понимал, что это приводит его к психическому расстройству. Но кто же хочет провести остаток дней в больнице, рассказывая пациентам о том, что побывал на Луне. Те будут внимательно слушать его, кивать, а когда придет их время поведать о своем прошлом, один начнет сокрушаться, что главную свою ошибку совершил, когда повел свои, доселе непобедимые войска на Россию, а другой гордиться, что дошел со своими фалангами до края мира.

— Тебе повезло, что ты не пошел на север. Славяне остановили бы тебя, — закричал бы тогда первый.

— Я дрался с любыми племенами и всегда побеждал, — парировал второй.

— Этих ты не разбил бы. Поверь мне. Разве ты не видишь — им покорились небеса.

— Да, да, — понурив голову, соглашался первый. — Хорошо, что я не пошел на север.

Эти двое — достойная компания для покорителя Луны.

Шешель замечтался и не сразу увидел, что его со всех сторон обтекает вода. Она вытекала из-за угла ближайшего дома, будто там, укрывшись за карнизами в какой-то подворотне, все еще сохранился сугроб снега, а теперь солнце нашло его. Как ему удалось так долго прятаться от него? Он должен почернеть от старости, съежиться. Он не мог давать такую чистую воду.

Шешель выбрался из потока, постоял возле его краешка, так, чтобы носков ботинок лишь чуть-чуть не доставала вода, а потом зачем-то пошел искать его исток.

Тридцатью метрами выше по течению суетились ремонтники, пробуя закрыть сломанный повозкой пожарный гидрант. Они все вымокли, но вода не хотела останавливаться. Так и будет течь, пока не иссякнет. А вдруг гидрант черпает воду из подземного моря? Все улицы тогда окажутся затопленными. Передвигаться придется на лодках. Москва станет Венецией.

Глупое, наверное, у него было выражение на лице, когда он смотрел на ремонтников. Те его заметили, но работы не остановили, только в сторону его глянули и один из них сказал;

— Мил-государь, чего встал-то. Не цирк здесь. Иди своей дорогой. Не мешай.

Ремонтник был облит, как и его товарищи, с ног до головы водой, но было слишком жарко, и Шешель сейчас и сам был не против принять водные процедуры. Приятная работа.

— Извините, — сказал Шешель.

И чего ему в голову пришло искать истоки ручья? За какой такой надобностью? Может, в голове у него что-то сломалось?

Что с ним происходит? Превратился из боевого пилота в рохлю, которого и дверной скрип может испугать. Нервы сдают. Пришло время менять свою жизнь, поворачивать в более привычное русло. Он создан для полетов, по крайней мере, ему хотелось верить в это. А съемки? Пусть другие этим занимаются. Это не для него.

Пока он искал исток, за его спиной проехало авто Томчина. Тот направлялся в больницу. Он ехал один. Спасаломская была очень занята. Опять занята.

Томчин что-то пел себе под нос. Минувшим вечером он доделал фильм. Вернее сказать, он понял, что уже ничего не сумеет изменить в нем. Идеи были, но существующие технологии не позволяли реализовать их. Возьмись он за работу лет на десять попозже, возможно, все было бы иначе, но сейчас… Шлифовать же фильм можно до бесконечности, главное — остановиться, плюнуть на все, все бросить и подождать немного, когда мысли в голове улягутся и, может, тогда вернуться опять к фильму, но лучше не возвращаться.

Он чувствовал себя легко, будто оказался на Луне и его обрюзгшее тело весит во много раз меньше, а слабые мышцы без труда управляются с ним. Он позволил себе проваляться в постели гораздо больше, чем рассчитывал, а проснувшись, увидел, что уже опоздал. Приехав в больницу, он узнал, что Шешель ушел несколько минут назад.

— Взял ли он авто? — спросил Томчин.

— Я не видел, — сказал врач, — но, кажется, что нет.

— Тогда я его догоню.

Шешель шел быстро-быстро, не оглядываясь, как v только что выпущенный на свободу преступник, долго просидевший в тюрьме, почти не разбирая дороги, опять погрузившись в свои мысли.

— Александр Иванович, — окликнули его.

Его ли?

Шешель услышал, остановился, оглянулся на голос.

— Александр Иванович, ну что же вы ушли? Я ведь обещал, что заеду за вами, — Томчин, подходя к нему, улыбался, расправляя руки, как крылья, будто взлететь хотел или чуть приподняться над землей, чтобы стать вровень с Шешелем.

— Мне хотелось прогуляться, — сказал Шешель.

Они обнялись, но стиснули друг друга не в полную силу, а то шрам на боку у Шешеля разойдется и придется его опять везти в больницу. Врач, увидев его, всплеснет руками, скажет: «Неужели мы так плохо заштопали вас?»

— Садитесь в авто. Я отвезу вас домой, последними новостями поделюсь, — но главную из них он не утаил, выложил сразу, — я доделал фильм. Он готов к показу.

— Вот как?

— Хочу завтра устроить просмотр. В студии. К вашему выздоровлению хотел поспеть. Вот успел.

— Спасибо.

В больнице у него было слишком много времени. Поначалу ему запрещали вставать с постели. Он только и делал, что долгими часами смотрел в потолок или в окно, будто заключенный в камере, который завидует тем, кто на свободе.