дети малые. У Жанны отошли воды! Мы всё-таки рожаем. Ну, иди, ладно, тряпка всё равно нужна.

И Высшая завязала халат поясом и отправилась к Жанне. Я бегом выскочил на улицу, зачерпнул ведром воды из дождевой бочки, бросил в него тряпку и так же спешно вернулся обратно. К моему приходу Ба уже вытерла котёнку ноги полотенцем и обула её в тапки. Потом не спеша достала из шкафа большое чистое полотенце, длинную ночную сорочку и белую простынь.

– Мы пошли готовиться, – объявила она, подталкивая Жанну к выходу в коридор. – Оставь тут. Я позже уберу, время ещё будет. Принеси лучше в мою комнату воды, и горячей, и холодной. Помогу нашей девочке обмыться. Переодену. А, ещё надо табуретку с кухни принести.

Паника настолько овладела мной, что я с трудом понимаю, о чём она говорит.

– Макс! – Ба понимает, что со мной происходит, и пытается достучаться до моего сознания. – Быстрее! И перестань метаться, до самого момента ещё очень далеко.

Ба немного успокаивает меня, зато сильно пугает Жанну. У неё становится такое лицо… Боится, что будет долго мучиться. Как я слышал, это один из главных женских страхов перед родами. Но жена быстро берёт себя в руки и даже посылает мне робкую, странноватую улыбку. Ох…

Она может, значит, и я могу. Я, в отличие от неё, большой и сильный. Поэтому вот так – выкинь все дурацкие мысли из головы и делай, что сказано. Отношу в комнату Ба всё, что она просила – по ведру горячей и холодной воды, тазик из бани, табуретку. А в комнате Ба тем временем пугает Жанну большой зелёной клизмой. Это что, тоже надо?!

Но меня отсылают. Зрелище не для нежных и впечатлительных самцов, сказала Ба и велела приготовить завтрак. Вхожу в полутёмную кухню, падаю на стул. Состояние такое… смесь радостного возбуждения с первобытным всепоглощающим ужасом.

– Контролируй себя, Макс, – говорит негромко источник. – Ни одной лишней мысли или глупого желания, вроде «ускорить» или «прекратить страдания», «избавить от мучений» и «закончить это всё», понял? Не забывай об этом, думай и желай сегодня исключительно положительно и правильно, и всё будет хорошо.

– Спасибо, – говорю ему, а самому страшно до дури.

Чтобы сделать поесть? Ну, думаю, в таких экстренно-больничных условиях яйца вкрутую вполне подойдут, тем более, что Жанне нельзя теперь кушать, сказала Ба. Потому что вырвет. Как же жалко котёнка…

Ставлю на горячую плиту маленькую кастрюльку с куриными яйцами, параллельно варю кофе. Ба приходит минут через двадцать, очень быстро съедает свой завтрак и выпивает чашку кофе.

– Чтобы поел, – приказывает она мне сурово. – Мне тут ещё один умирающий лебедь не нужен. Какой с тебя помощник, если ты сам будешь… Понял?

Я киваю, Ба снова уходит к Жанне. Заставляю себя поесть, жую без аппетита. Прислушиваюсь, но у девчонок в комнате пока тихо.

Ба выпускает Жанну примерно через час, и почти сразу начинаются первые, ещё слабые схватки. Котёнок уверяет меня, что ей не больно, ложится на нашу кровать. Я сижу рядом и ей не верю. Но через пару часов схватки становятся чаще и сильнее, и Жанна уже не может скрывать. Её лицо искажается от боли, между бровями залегает вертикальная морщинка. А ещё через пару часов она уже не может лежать и встаёт. И мы ходим, очень медленно ходим по комнате взад-вперёд, и жена иногда замирает, прячет лицо на моей груди и глухо стонет. Ба сидит в кресле рядом и засекает частоту схваток, качает головой.

– Ба, мне кажется, когда я немного тужусь, мне становится не так больно, – чуть не плача, говорит Жанна ещё через пару часов.

– Так ты можешь порваться, ещё слишком рано. Пойдём, я посмотрю тебя. Макс, поможешь ей лечь, – говорит Ба, и мы выходим в коридор.

Не удивляюсь, обнаруживая в комнате Ба за ширмой настоящий родильный стол с упорами для рук и ног, мы его с ней вместе и покупали. Но вот небольшой автоклав с полным набором хирургических и гинекологических инструментов на тумбочке, подключённый к новенькой розетке, для меня новость. Кидаю на неё взгляд – лицо у Ба непроницаемо, а Жанна, вновь скрученная болью, по сторонам не смотрит. Чуть поодаль стоит небольшой стол, на нём аккуратные стопки пелёнок и салфеток. Вот и вся обстановка за ширмой.

Помогаю жене устроиться на столе, но при мне ей очень неловко. Она смущается, боится лечь, беспокоится, что сорочка задерётся.

– Уймись, здесь он ничего не увидит, кто ж его пустит, – бормочет Ба, заходя между разведённых столом ног Жанны и приступая к обследованию. Потом уступает мольбам жены и накидывает ей на колени простынь.

– Шейка открылась, – с некоторым недоумением говорит Ба. – Почему же схватки такие нерегулярные?

– Ба, Алекс там не задохнётся? Воды отошли уже часов семь назад, как он там… – беспокоится котёнок. – А-а-а…

Глухой, но громкий стон прервал её вопрос, и тело Жанны выгнулось на столе от боли.

– Давай будем рожать уже. Как снова начнётся, тужься, моя хорошая… Вот сейчас, на счёт три.

И следующие три часа Жанна тужилась, мы тоже тужились вместе с ней. Но безрезультатно. А схватки теперь были чаще и гораздо, гораздо больнее. Вызывая у Жанны уже не стоны, а вскрики и рыдания. Да, она плакала, теряя последние силы, истощая свои и без того стремительно тающие жизненные ресурсы.

Я держал её за руку и понимал, что без посторонней помощи Жанна не родит.

– Я сделаю надрезы, – вдруг заявила Ба, и в руке её серебристо блеснул скальпель. – И кровь послужит смазкой, а дело пойдёт быстрее. Наверное, ребёнок крупный, папаша-то вон, бугай какой.

– Нет! – в истерике заорала Жанна, и тело её от всплеска эмоций вдруг смазалось по контуру радужным сиянием. – Макс!!! Не дай ей меня резать!!! Я сама, скажи ей, что сама! Мы сами! Да? Мы сами…

Жанна разрыдалась. Я посмотрел на Ба, очень прямо и настойчиво, и не отводил глаз, пока она не сдалась и не отложила скальпель.

– Не смей переворачиваться, Ажан, мы не знаем, как это скажется на ребёнке, – приказала Ба, и радужное сияние постепенно сошло на нет.

– Да помоги же ей, – прошептал Пат. – Помоги!

– Давай, любимая, – говорю своей малышке. – Давай, мы с тобой вместе.

И Жанна напрягается изо всех сил, а я отдаю ей, хочу, чтобы она жила, дышала, взяла у меня сил… хочу, чтобы у неё получилось. От неимоверного усилия тело её снова выгибается на столе, и кажется, что сейчас не выдержит позвоночник.

– Давай, Ажан,