— Ты друг? — спрашиваю я беззвучно.

— Я друг.

— Скажи, где мы?

— Мы между жизнью и смертью. В остановившемся времени. В моменте истины.

— Здесь так тихо…

— Это потому, что мир замер. Колесо ненадолго застыло. Но оно скоро включится.

— И что будет?

— Я надеюсь, что будет мир. Но я не принимаю решении. Я могу просто помочь.

…Он подходит к двум белым волкам и склоняет золотые рога, точно в приветствии. Волки скалятся и дружно заходятся хрипом, а он все смотрит и смотрит на них, и в его глазах цвета густой карамели нет ни тревоги, ни страха, его взгляд такой спокойный и мирный, что, когда он отходит от них, они уже не могут рычать, потому что они теперь люди, просто два человека в черной красивой форме…

…Он подходит к тем, кто беззвучно сидит у костра. Он склоняет рога в приветствии, он смотрит на них. Просто смотрит. А они смотрят на девочку, сидящую чуть в стороне. И зовут ее взглядом. Чтобы она стала частью их круга…

…Он пересекает грот. Буро-алые камешки отскакивают от его тихих копыт. Он склоняет рога, и их отсветы падают на сидящего среди льдинок ребенка. Золотые блики, они ложатся на асимметричное лицо так, что оно уже не кажется страшным.

— Ты красивый, — говорит ребенок оленю беззвучно.

— И ты, — отвечает Мяндаш ребенку. — Во что ты играешь?

— Я пытаюсь выложить из льдинок слово, которое понравится папе.

— Давай я посвечу на твои льдинки. Они подтают и сразу раз лепятся. И ты выложишь свое слово.

Олень склоняет рога еще ниже, и смерзшиеся куски льда рассыпаются грудой сияющих кубиков. Ребенок смеется. И выкладывает из них свое слово

Ewigkeit

— Смотри, папа! Смотри, я сложил слово «вечность»!

Рыцарь медленно опускает железную голову. Рыцарь смотрит на слово. Потом на сына — долгожданного, нежданного, странного — в солнечных бликах лицо ребенка почти красиво.

— У тебя хорошо получилось, — говорит рыцарь.

Потом подходит ко мне. Его глаза в прорези шлема — холодные, древние, мертвые, как глаза пустынного ящера. Если в них и тлел огонь мщения, он погас. Я вижу, что он очень устал. Он хочет сидеть и смотреть на слово из льдинок.

Он спрашивает:

— Разве ты — это она?

У меня нет слов, чтобы ему объяснить. Я молча поворачиваюсь к нему спиной. У меня на спине звездное небо.

Я чувствую, как он тихо водит острием своего меча по моей крапленной черными точками коже.

— Она фальшивка, — говорит один из близнецов. — Вы не должны верить ей, рыцарь!

— Замолчи, Эрик, — шепчет второй. — Ты ничего не решаешь.

Рыцарь перестает водить по моей коже мечом. Я чувствую, что он готовится. Я закрываю глаза. Я жду боли — там, в центре меня, там, где сходятся ребра. Я жду, когда ледяное жало вонзится мне в спину, пройдет сквозь меня и выйдет где-то чуть выше пупка.

Но боли нет. Я поворачиваюсь к нему лицом. Он кладет свой меч мне под ноги, на мерзлую землю. Он снимает шлем. Он говорит:

— Примирение.

Потом поворачивается и идет к сыну. Берет его за руку.

— До свидания, — беззвучно говорит ему вслед Мяндаш и склоняет золотые рога в прощальном поклоне.

Я смотрю в удаляющуюся железную спину.

— До свидания…

друг мой

до свиданья

милый мой

ты у меня

еще получишь по заслугам

предназначенное

сбудется

колесо будет вертеться

в этой жизни

победа

любой ценой

а примирение

не для нас

потому что…

…мы подключены к генератору. Мы все работаем от генератора. Я подключена к генератору. Я агент. У меня есть задание. Я не подчиняюсь себе. Я подчиняюсь своему командиру. Я наклоняюсь и беру в руки меч. В моем мозгу ритмично бьются и крошатся рифмы.

кто-нибудь рассказывал тебе это стихотворение недавно?

— До свиданья…

ритм и тембр, мои куколки и вы диктуете другим свою волю…

— …друг мой, до свиданья!..

Я иду вслед за рыцарем. Я заношу в воздухе меч. Мне так нравится это движение. Замах…

— Не надо, Ника! — Кто-то кидается на меня сзади… — удар. Но не тот, что я планировала нанести, а другой. Назад, с разворотом. Он, кажется, называется «рюкансэн» — удар извивающегося дракона. Не помню, кто и когда мне его показал. Не важно… Важно, что я умею его наносить.

Тот, кто схватил меня сзади, разжимает руки и падает.

…Эй-эй, парень, ты что? чего он задергался? смотри, у него пена… ты умеешь делать искусственное дыхание? и я нет… жалко, красивый парень…

Он лежит на боку, подтянув к животу ноги, такой красивый в своей черной форме.

милый мой

Ледяные крошки под ним становятся алыми, точно пропитываются клюквенным соком. А глаза у него синие-синие. Они смотрят на меня, не мигая. Я роняю на землю меч.

ты у меня в груди

Под задравшимся черным кителем виднеется серебристый костюм дрессировщика. Я сажусь рядом с ним на колени. Я говорю ему:

— Эрвин.

Я закрываю ему глаза.

Рыцарь с ребенком застывают у входа.

Четверо у костра настороженно поднимаются на ноги.

Тот, другой, в форме, подходит к брату.

И Мяндаш тоже подходит. Он тихонько ковыряет копытом ледяную красную крошку, вид у него удивленный. Как будто он не понимает, в чем дело. Как будто он ищет гроздь раздавленных ягод.

примирение, — говорит он беззвучно.

И рыцарь с ребенком уходят. И четверо подростков уходят следом.

…Эрик смотрит на брата. Потом на меня. Глаза у него синие-синие. Внимательные, как у доктора. Как у ангела, явившегося к смертному ложу. Он наклоняется и берет в руки меч.

Олень вздрагивает и шумно поводит ушами.

— Я убью тебя, — шепчет мне Эрик.

Его верхняя губа ползет вверх.

Олень тихо переступает копытами. И встает между нами.

— Отойди, — говорит ему Эрик.

— Отойди, Амиго! — Я машинально называю его чужим именем.

Он не уходит. Он склоняет рога. Как будто просит о чем то. Как будто уговаривает непослушных детей. Потом он смотрит мне прямо в лицо. Его глаза — цвета густой карамели, в них нет тревоги и страха.