Альберт консультировался с Томасом Кьюбиттом, известным архитектором, и они во всех деталях обсуждали проект Альберта. Пролив Солент напоминал Альберту Неаполитанский залив, и он решил, что у нас будет неаполитанская вилла с высокими башнями и, может быть, лоджией на втором этаже. Еще он хотел выстроить крыло в виде павильона и два флигеля для прислуги и должностных лиц, которым придется бывать здесь время от времени. Альберт придумал, откуда взять деньги на постройку. Он предложил мне продать Павильон в Брайтоне муниципалитету, и благодаря экономии, введенной им в Букингемском дворце, нам удалось собрать около четверти миллиона фунтов на обновление Осборна.

Альберт получил удовольствие не только от постройки, но и планирования парка. Он посадил ели — мы называли их теперь рождественские деревья, — привезенные из Германии. Из Швейцарии нам прислали игрушечный домик, который мы назвали швейцарским коттеджем.

Осборн, где прошло много дивных дней, был дорог мне как создание Альберта. Пока велись работы, он постоянно наблюдал за ними, он умудрялся выходить даже по ночам, если ему внезапно приходила в голову новая идея.

Однажды ночью случился забавный эпизод, когда ему захотелось взглянуть на что-то и он вышел, хотя было совсем темно. Его заметил полицейский и арестовал. Альберт протестовал, но полицейский отказался его выслушать. Он привел его в находившееся поблизости помещение для прислуги. Но, когда все выяснилось, бедный полицейский не знал, куда деться от стыда.

На следующее утро Альберт призвал его к себе. Он был серьезен, и я уверена, что бедный малый считал, что может проститься со своей работой. Но Альберт похвалил его за бдительность и серьезное отношение к своим обязанностям. Потом он рекомендовал его для повышения в звании.

Бедняга удалился совершенно озадаченный. Мы с Альбертом долго смеялись над этим происшествием.

— Я была бы более импульсивна, — сказала я, — наверное, я бы сразу же выразила ему благодарность. Подумай только, сколько он пережил за ночь.

— Это ему не повредило, — сказал Альберт. — Тем больше он оценил мою похвалу. Милый Альберт, он всегда думал о том, что для людей полезнее.

К моему ужасу, отчаянию и ярости, я была опять беременна. Это должен был быть мой шестой ребенок. Это уж слишком. Все это было мне отвратительно. Но, кроме этого, к моему огорчению, осложнялись и государственные, дела.

Мне не нравился новый министр иностранных дел лорд Пальмерстон. Как он был не похож на милого лорда Эбердина! Я уверена, что лорд Пальмерстон утаивал от нас информацию, к тому же и с Альбертом они были не в лучших отношениях. А теперь… еще один ребенок в апреле!

И тут мы получили ужасное известие. Во Франции снова вспыхнула революция, повторение того, что произошло в конце прошлого века. Только теперь этот кошмар касался людей, которых я хорошо знала.

Чернь наступала на Тюильри. Бедная тетя Луиза была, наверно, в отчаянии. Она была так предана своей семье, а что сделает толпа с ее бедным отцом? Только бы не то же самое, что с его предшественником, молила я Бога.

Известия до нас доходили довольно скудные. Сначала мы узнали, как ночью зазвонили колокола, что было сигналом к восстанию. А потом, что французский король отрекся от престола. Я воображала себя в подобных обстоятельствах. Поистине, «сон бежит от венценосной головы короля».

Лорд Пальмерстон посетил меня. Он был довольно высокомерен. Почему он раньше казался мне симпатичным? Он расточал мне тогда комплименты, и лорд Мельбурн рассказывал мне о его многочисленных романах, что забавляло меня, но шокировало бы теперь Альберта и меня, конечно.

Альберт присутствовал при нашей беседе, но Пальмерстон подчеркнуто обращался только ко мне.

— Король Франции, без сомнения, попытается покинуть страну. Министерство иностранных дел не возражает предоставить в его распоряжение судно. Но, по моему мнению, будут возражения против предоставления убежища членам королевской семьи в Англии.

— У меня с королем Франции семейные связи, — сказала я.

— Очень грустно, мэм. Но ваше величество должны помнить, как обстоят дела в стране в настоящий момент. Налицо все признаки беспорядков. Неразумно провоцировать их, принимая чью-либо сторону в заграничном конфликте.

— Вы советуете мне оставить мою семью без помощи в столь сложное для них время? — спросила я.

Лорд Пальмерстон пожал плечами и заговорил медленно и отчетливо, как говорят с детьми.

— Беспорядки такого рода в стране, столь близкой к нам, должны заставить нас задуматься. Революции распространяются как пожар. Мы должны принять меры предосторожности. Мы должны действовать очень осторожно.

— В Англии… — начала я. Он имел смелость перебить меня, что было для него характерно.

— Даже в Англии, мэм, не говоря уж о меньших европейских странах. В глазах у Альберта был страх.

— Это верно, — прошептал он. — Вы говорите, я могу предложить им судно…

Какое унижение — просить у этого человека разрешения помочь моим близким! Конечно, я знала, что он прав, но это не внушало мне к нему большой симпатии.

Вскоре лорд Пальмерстон снова явился к нам. Он сказал мне, что король и королева Франции уже находятся в Англии.

— Они высадились в Нью-Хейвене, куда они прибыли вчера вечером из Гавра. Когда они узнали, что во Франции провозглашена республика, они сочли небезопасным оставаться во Франции. Как мне известно, король намерен оставаться в Англии инкогнито: он и королева примут титул графа и графини де Нейи.

С некоторым страхом я ожидала, что этот ужасный человек предложит отослать их обратно, но он этого не сделал.

— Быть может, ваше величество предоставит им Клермонт, — продолжал он. — Ведь это все-таки личная королевская резиденция.

— Да, конечно, — сказала я, взглянув на Альберта, который, кивнув, опустил голову, так велико было его горе.

— Они покинут Нью-Хейвен завтра, — добавил лорд Пальмерстон. — По крайней мере, — сказала я Альберту, когда мы остались одни, — мы можем предоставить им кров.

Я со слезами читала письма от дяди Леопольда и тети Луизы. Я знала, как любила тетя Луиза своих родителей. В письмо ко мне она вложила письмо к своей матери, которое умоляла ей передать.

Один удар всегда следует в жизни за другим. Умерла наша дорогая кобургская бабушка. Альберт был неутешен. Не могло быть и речи о его поездке в Кобург на похороны. В такое время он не мог оставить меня и детей. Но это было еще не все.

Лорд Джон Рассел прибыл во дворец в большом волнении. Чартисты собрались на Трафальгарской площади, и он боялся, что они могли двинуться маршем на дворец.

В это время я была уже на последних месяцах беременности. Мне трудно было побороть волнение, я беспокоилась о безопасности своих детей. Я распорядилась, чтобы их держали в классной и ни на минуту не оставляли одних. Когда вошел Альберт, я схватила его за рукав и усадила его рядом с собой, потому что боялась, если чернь ворвется во дворец, они набросятся на него. Его всегда ненавидели, высмеивали его, как немца, и не хотели видеть ничего хорошего в том, что он делал. Они закрывали глаза на его прекрасный характер и называли его ограниченным и самодовольным.