В своем воображении я уже слышала крики приближавшейся толпы. Я сидела, прижавшись к Альберту, а он держал меня за руку.

— Если это наступит, — сказала я, — ты будешь рядом со мной.

— Я защищу тебя, — отвечал он.

— Они не причинят мне вреда… в моем положении…

— Я им не доверяю.

Мы сидели и ждали. Я прислушалась. Было очень тихо. Доложили о приходе лорда Джона. Он выглядел очень утомленным.

— Я пришел доложить вашему величеству, что все в порядке. Толпа расходится. У них не было никакого подлинного стремления устраивать революцию. Наш народ другого склада, чем французы, мэм.

— Слава Богу, — сказала я с чувством. Альберт обнял меня.

— Они двинулись с Трафальгарской площади, выкрикивая лозунги. Потом толпа хлынула на Мэлл. Здесь некоторые из них поостыли и отстали. Это стало сигналом для остальных. Я слышал, как некоторые говорили: «Это не вина королевы. Это ее правительство и…» Он не закончил, но я знала, что он имел в виду Альберта.

Я была в негодовании. Но облегчение взяло верх над всеми другими эмоциями. Я прижалась к Альберту, наслаждаясь чувством безопасности для него и для семьи.

Среди всех этих волнений я не забывала лорда Мельбурна. Я регулярно писала ему. Я слышала, что он почти не выезжал из Брокета и временами становился рассеян, воображая, что он живет в прошлом.

Я писала ему: «Не проходит и дня, чтобы королева и принц не передавали лорду Мельбурну лучшие пожелания здоровья и сил…»

Через несколько дней после того, как было написано это письмо, у меня родилась еще одна девочка — Луиза-Каролина-Альберта. Роды были не слишком тяжелыми, но они изнурили меня. Я не хотела подниматься с постели и долго пролежала, думая об ужасных вещах, происходящих в мире.

Я чувствовала себя больной и вялой и очень полнела, что меня расстраивало. Альберт переносил меня с постели на софу. Я знаю, ему было очень жаль меня из-за всего того, что мне приходилось выносить, рожая детей. Должно быть, даже ему стало казаться несправедливым, что женщины выносили столько, тогда как отцам дети доставляли только радость, как Викки Альберту. Она его любила больше всех, как и он ее, в то время как все физические страдания за нее выпали на мою долю.

Недостойные мысли, без сомнения. Но такова моя натура. Альберт был бы поражен, если бы я высказала вслух некоторые мои мысли, и указал бы мне на их ошибочность. Но я все же предавалась этим мыслям, размышляя об отвратительном процессе деторождения. Неужели нельзя было сделать его более пристойным!

Стоял апрель. Скоро мой день рождения. Как они быстро наступали теперь. Я помню, как долго я ждала своего восемнадцатилетия. А сейчас годы так и мелькали.

Альберт читал мне вслух, когда явился сэр Джон. Мне стоило только взглянуть на него, как я поняла, что он чем-то встревожен.

— Какие-нибудь новые волнения, лорд Джон? — спросила я.

— Боюсь, что так, ваше величество. Чартисты собираются в Лондоне десятого. Министры думают, что на этот раз могут быть осложнения.

— Лорд Джон, — сказала я. — Я еще не поправилась после рождения принцессы. Как они могут на это пойти?

— Они озабочены только своими правами, мэм. Я пришел доложить вам, что мы примем все меры, чтобы оградить вас, вашу семью и дворец.

— Они говорят, что направляются ко мне?

— Нет, мэм. В палату общин. Но толпа непредсказуема. Никогда нельзя быть уверенным, на что они пойдут. Я считал необходимым предупредить вас. Я вернусь и представлю вам планы вашей защиты и защиты дворца.

Я была ужасно подавлена. Как это все чудовищно! Как далеки те дни, когда мы выезжали с мамой в экипаже и народ приветствовал меня. Лорд Джон явился снова.

— Ваше величество, кабинет министров принял решение, что вы должны немедленно отбыть в Осборн. Марш состоится через несколько дней. Могли бы вы выехать завтра? Альберт ответил утвердительно.

Я была разгневана. Чтобы мои подданные выдворили меня из дворца! Это было невероятно. Я сказала, что намерена остаться.

Альберт печально покачал головой, напоминая мне, что выходить из себя было совершенно бесполезно. Восьмого апреля, за два дня до чартистского выступления, мы выехали в Осборн.

При иных обстоятельствах я была бы в Осборне счастлива, но как я могла быть счастливой, зная, что происходит в Лондоне, и размышляя об ужасной ситуации во Франции.

Альберт был мрачен. Он говорил, что революция как сорняк, если дать ей разрастись, она распространится повсюду… даже в самых неожиданных местах. Европа содрогалась — Италия была охвачена мятежом, в Германии происходили восстания[52]— смута царила везде. Это очень волновало Альберта и испортило нам наше пребывание в Осборне.

Из Лондона сообщили, что чартистский марш кончился ничем. Вместо ожидавшихся масс явилась незначительная группа. А когда полиция предупредила, что их шествие незаконно, они немедленно разошлись.

Их вождей допустили в палату общин, где они вручили заготовленные петиции, и этим все кончилось. Мы вздохнули спокойно.

— Англичане — не революционеры по своей природе, — говорил Альберт. — Хотя подстрекатели всегда найдутся. Хорошо известно, что французская революция обязана своим успехом агитаторам. Слава Богу, этот ужас удалось предотвратить.

Но несколько дней спустя один из слуг сообщил, что чартисты замечены на острове. Все ужасно забеспокоились. Детей поместили в классной комнате, и Альберт сказал, что мы должны приготовиться к обороне, хотя я не могла себе представить, как мы могли устоять против банды мятежников.

К счастью, испуг оказался ложным. Так называемые чартисты были просто членами какого-то клуба, прибывшими на остров на прогулку. Но мы были в то время в таком состоянии, что готовы были поверить, что наша жизнь постоянно в опасности.

— Остров Уайт слишком уязвим, — сказал Альберт, — если бы начались беспорядки. Мне кажется, было бы разумным уехать отсюда. Я бы хотел снова повидать Шотландию — удивительная страна. Я сказала, что это превосходная идея.

Лорд Джон посетил нас, и когда мы упомянули о нашем желании снова увидеть Шотландию, он счел этот план удачным. Он рассказал нам, что напряжение значительно спало. Он верил, что у англичан достаточно здравого смысла и что мы переживем этот опасный период, так же как мы пережили и французскую революцию. — У англичан нет настроения устраивать революций, — сказал он, — хотя Европа и сотрясается. В России, я полагаю, все будет спокойно. Император так подавляет свой народ, что они не будут в состоянии восстать. Уезжая, он обещал навести справки о доме, который мы могли бы снять в Шотландии.