со своими приближенными, Димитрий отвечал, что к войне со Швецией Россия не готова, тем более, что последняя война со шведами была для русских удачна. Ныне же Русская земля сильно пострадала от внутренней смуты, связанной с переменой власти и воцарением законного государя. Однако от союза с Речью Посполитой Россия не отказывается, ибо союз этот необходимо нацелить против Османской державы. Этот ответ был явным внешнеполитическим успехом молодого царя, доказавшего свою самостоятельность в принятии важных решений и отстаивавшего независимость России от претензий и предложений навязчивых соседей.

Когда Димитрий окончил свою речь, на лице Гонсевского и лицах посольских чинов выразилось недовольство и недоумение. Чины Боярской думы облегчённо вздохнули. Все понимали, что воевать со Швецией, владевшей превосходным флотом (вторым по своей боеготовности и оснащённости в Европе), отличными портами и крепостями на своих южных и юго-восточных рубежах, первоклассной, хорошо обученной сухопутной армией, было совсем неразумно. Но даже в случае победы Речи Посполитой и России над Швецией, зачем нужен был России столь сильный западный сосед. Ведь после победы «шведский сын» (претендент на шведский трон) Сигизмунд Польский устранил бы своего сродника «узурпатора Карла», занял его место и объединил бы Речь Посполитую со Швецией. И тогда Россия на своих юго-западных и северо-западных рубежах получила бы небывало мощного соперника, владевшего землями от Чёрного моря до Северного Ледовитого океана.

Кроме того, в королевском послании, озвученном Гонсевским, польский король титуловал царя Димитрия только «Великим князем Московским». Это явно не понравилось молодому государю, и он высказал то послу, указав, что именуется «Цесарем» и «Императором». Гонсевский вновь явил мину неудовольствия на лице и откланялся. Приём был окончен. Поляки удалились. Однако посольство продолжило переговоры и повело активную переписку с Сигизмундом.

* * *

В доме князя Василия Мосальского царевна Ксения жила с июня по конец июля. После венчания на царство (30 июля) Димитрий приблизил её к себе.

Была ли между ними близость и переросла ли она в любовь?

Димитрий велел поселить Ксению в тех же покоях дворца, где она жила в правление её отца и брата. Первую неделю после возвращения Ксении в Кремль, молодой царь всего лишь два раза ненадолго заходил к ней в окружении своих приближённых. И только в середине августа он пришёл к ней вечером один. Девушка заметила, что он слегка хмелён. Но когда они заговорили, она поняла, что он выпил для храбрости.

– Всё печалиши ся, красота ненаглядная? – тихо спросил девушку Димитрий, садясь на скамью близ стола в небольшой трапезной палате её покоев.

– Сердце печаль объяла. Хотя печалься, не печалься, государь, а вспять содеянного не воротить, – отвечала Ксения с тоской в дивных своих очах.

– Возьми сердце мое в содруги свои, государыня, Ксения. Томится сердце мое о тебе, душа моя, и хочет биться рядом с сердечком твоим. Хощу, чтобы стук сердца моего слышен был в груди твоей, чтобы слышало сердечко твоё, как печалуется сердце мое о тебе, – с трепетом прошептал молодой государь.

– Вижу и слышу, государь, что жалеешь меня, но не пойму, чего хочешь ты, и к чему клонишь, – наливаясь румянцем ланит и уст, прошептала Ксения.

– Дышать тобою хощу! Пить тебя, хощу как пиют крепкий мёд! – страстно прошептал Димитрий.

– Что речеши, государь мой, Димитрий!? Словеса твои яко патока, но очи твои яко у кречета на ловле, – слабея телом и всеми членами своего естества, шептала Ксения.

Димитрий властно охватил её голову и посмотрел в глаза. Она не сопротивлялась ему.

* * *

Скрежеща сталью угроз и льдом упрёков, русско-польская дипломатия вновь скрестила свои клинки. Старый хитрый лис король Сигизмунд решил испугать молодого русского царя Димитрия ложным известием о том, что Борис Годунов жив и скрывается в Англии. Сигизмунд обещал помощь Димитрию в борьбе с Годуновым. Димитрий не спасовал и через Гонсевского отвечал королю примерно так:

– Хотя немало не сомневаемся мы в смерти Бориса Годунова, и потому не боимся с этой стороны никакой опасности, однако с благодарностью принимаем предостережение королевское. И потому всякий знак расположения его приятен для нас.

С другой стороны, Отрепьев и пан Ян Бучинский посоветовали Димитрию возобновить связь с рокошанской шляхтой, отправив послание в Самбор. Пан Зебржидовский, получив письмо от русского царя, во всеуслышание объявил, что царь Димитрий шлёт на помощь рокошанам большое войско под началом Василия Шуйского. Это был сильный козырь в отношениях с Сигизмундом, и тот прикрыл рот.

* * *

Димитрий почти не вспоминал о Марине. Раннее чувство близости и единства с той женщиной уступило место ещё более значительному и великому чувству нежной страсти и стремлению быть с Ксенией. Чувство волшебной лёгкости в ногах, коленях, в руках и даже в перстах не оставляли его с той первой их ночи. Эта же лёгкость и воздушность вселились в ум и словно сгладили острые углы и грани предметов, сделав их поверхности зыбкими, плавными и приятными на ощупь. Казалось, что всё и вся улыбается ему, несмотря на хмурую осень, непогоду и редкие проблески солнца. Ему виделось, что чувства эти усиливались изо дня в день, из недели в неделю, и наконец, через месяц-другой превратились в настоятельную потребность, жизненную необходимость постоянно общаться с любимым человеком. Эта потребность и необходимость согревали душу изнутри, а снаружи одевали её тёплыми, непробиваемыми доспехами счастья, защищавшими от стрел неудач, разочарований, огорчений, обид. И Димитрий с трепетом одевал и носил эти доспехи счастья, внутренне удивляясь чудодейственной силе любви и наполненности жизни. От этой полноты он стал называть Ксению «милая». Она отвечала ему тем же. Он почти никогда не оставался у неё на ночь, но порой она приходила к нему под покровом ночи и оставалась с ним до утра.

Порой «милым» становилось тесно и душно в дворцовых покоях. И если на дворе устанавливалась холодная, но сухая и солнечная погода, они шли на воздух. Как правило это происходило вечером, на закате. До позднего часа они прогуливались по бровке кремлёвского холма вдоль спуска к стене у Москвы-реки. С реки был слышен плеск волн и это успокаивало, освежало их влажной, речной прохладой. А река жила и шумела своей жизнью: скрипом уключин и плеском вёсел, движением лодок и дощаников, отдалённым стуком колёс с мостов и переправ. Молодые люди в ночи слушали эти шумы, и угадывали место, с которого шёл шум.

Зачастую Димитрий рассказывал Ксении забавные истории из своей юности. Он делился с ней своими воспоминаниями и впечатлениями по-детски наивно. Она же, то улыбалась, то вдруг неожиданно роняла