Аксеньюшка, узрю ещё и чадо, что родишь мне. Ныне же не можем быть мы вместе. Прости мне мой грех!

– Бог простит, и я прощаю. Прости и ты мне, милый. Зрит Господь; ни в чём не согрешила я пред Ним и пред тобою.

На следующий день Ксения была тайно удалена от двора и вновь переселилась в дом князя Мосальского.

* * *

«Временник» дьяка Ивана Тимофева так описывает эти события: «А бдительно охраняемую девицу, он, после своего вступления в город, как рабу, без всякого царского чина, с ласковым принуждением вывел из царского дворца и в частном доме угождавшего ему и приближенного к нему нового вельможи, без её согласия, срезал, как недозрелый колос, – одел в монашеские одежды. И было бы удивительно, если не было ей чего-либо тайно-оскорбительного от отступника».

Шуйские настойчиво распространяли слух, де Ксения была изнасилована Расстригой, якобы отличавшимся общеизвестным сластолюбием. Князь Иван Катырёв-Ростовский, принуждённый лгать во спасение своей жизни и жизни своих близких, посвятил этому событию «немало горьких строк». По его более позднему и явно надуманному сообщению: «Царевну же Ксению, дщерь царя Борисову, девицу сущу, срамотне счиниша над нею и девство её блудом оскверниша…».

Видимо введённый в заблуждение позже и канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега, описывая судьбу семьи Бориса Годунова, писал: «Бог отомстил через этого человека на сыне Борисове, ибо и сына, и мать приказал удавить, а что он сделал с дочерью… ‹зачёркнутый текст›… а о других вещах не годится и говорить».

Более сдержанный в своих суждениях голландский купец Исаак Масса писал, что Расстрига «в течение некоторого времени проявлял свою волю над дочерью царя Бориса Годунова». Но самое интересное, что Ксения жила при царском дворе почти пять месяцев. Это было необычно для оклеветанного, якобы не отличавшегося постоянством Димитрия (позднее объявленного Шуйскими и их сподвижниками Лжедмитрием).

* * *

Римскому секретарю Луиджи Пратиссоли в Москве не удалось даже начать переговоры о церковной унии. 15 ноября ему пришлось отправиться с письмом обратно в Краков к нунцию Рангони. В письме царь просил представителя папы ходатайствовать в Кракове и в Риме разрешения для Марины Мнишек причаститься по православному обряду в день её венчания. Царь также просил для Марины разрешения соблюдать воздержание по средам. Об унии вновь не говорилось ни слова.

Папе ничего не оставалось делать, как поверить в искренность русского царя. Теперь ставкой в борьбе за унию стала Марина Мнишек. Сам папа писал в ответ Димитрию, что его брак с Мариной – дело в высокой степени достойное его великодушия и благочестия. Данным поступком, по мнению папы, Димитрий удовлетворил всеобщему ожиданию.

* * *

Тем временем в Самборе был получен портрет жениха.

Возвратимся к теме о портретном изображении Отрепьева. Напомним слова исследователя А. Широкорада: «На гравюре изображён малопривлекательный мужчина – приземистый, намного ниже среднего роста, непропорционально широкий в плечах…» и т. д.

Уточним! Это – портрет-гравюра, который многие именуют портретом Отрепьева. На нём изображён воинственный молодой человек, одетый толи в гусарский ментик с коротким рукавом, толи в расшитую казачью епанчу. На поясной перевези слева у него приторочена сабля. Правая рука упёрта в пояс. Изображение поколенное. Единственный подлинный оттиск этого изображения находился в собрании князя Владимира Чарторижского. Он был представлен на Краковской выставке 1856 года, где А. Пилинским была снята его фотолитографическая копия. Существенное отличие этого портрета от иных состоит в том, что на нём названный человек изображен еще и в мохнатой шапке («мурманке» – как называет её известный исследователь Ровинский).

По бокам гравюры расположен текст 18 Псалма. Внизу портрета – отдельная доска с гравюрой, изображающей битву Поляков с Москвичами и пространной надписью: «Веденные из великих Кончиц Юрием Мнишком, воеводою Сандомирским, мужественные и смелые поляки, вступились за обиду Господина и владетеля Московского Дмитрия Ивановича, сильно громили Москву. А хотя Поляки кровью печатали стены Московские, однако другие, хоть в малом количестве, самоуверенно и Царю обещая, хотя бы в недостатке не отступать, пока душа в теле. Воевода же, в то время преданный приятель царский, сожалея об его горе, прибавлял ему польского народа, утешая также теми обещаниями, что скоро посадит его на царство с помощью Божьей: что недолго свершилось. Ибо московский люд тревожился, видя польский люд выносливым на голод и всякую нищету, хотя их немного было. Тем мужественнее били и громили Москву: а Борис-изменник, так как ему не шло по его воле, отовсюду дурные вести (получал), народ ему всюду побеждали, сам отравился и издох (и) жена с сыном его. Так что Москва, увидев, встревожившись собою, Димитрия Ивановича Господином признала и приветствовала». Подпись к портрету такова: «Коронован лета Христова 1605 имея 24 года и таковым, как выше видишь. Франц Снядецкий, живописец Краковский, в печать отдал».

Итак, эту гравюру исполнил не Лука Килиан, а Франц Снядецкий, живописец Краковский. Гравюра же знаменитого художника Луки Килиана (1579–1637) была выполнена в Аугсбурге в 1606 году на основе оригинала Снядецкого и была схожа с изображением человека, которого уже не было в живых.

Напомним, что и возраст 23 года (что был указан исследователем А. Широкорадом) на первоначальной (поколенной) гравюре Снядецкого отсутствует. Там стоит надпись: «24 года и таковым, как выше видишь…» и относится она к концу 1605 года.

Вероятно, уже Афанасием Власьевым в Кракове 24 ноября 1605 года по случаю бракосочетания Марины с Российским царём были изданы поздравительные брошюры. В них использовались (с гравюр Снядецкого) плечевые изображения Российского царя и Марины Мнишек. Причём изображение персоны Российского царя давалось без шапки. Опять же основой для этих изображений на брошюрах послужили портреты-гравюры, некоего человека (в Москве) и Марины Мнишек (в Сандомире), сделанные Францем Снядецким. Итак, кто же изображён на портрете?

* * *

Среди поляков, гостивших в Москве осенью – зимой 1605 года, находился гравёр-живописец Франц Снядецкий. Ещё накануне отъезда к войскам молодого царя Снядецкий и был представлен ему. Димитрий беседовал с ним и поручил ему исполнить свой гравированный портрет, за что обещал щедро наградить художника. Но вскоре сам государь отъехал к войскам. Отъезжая, велел Отрепьеву, похожему на него, позировать Снядецкому. Так на белый свет и появилась известная гравюра Отрепьева, с пояснениями Снядецкого. Свой возраст Григорий назвал художнику сам.

Русское посольство во главе с Власьевым добралось до Кракова к исходу второй трети ноября. В составе посольства был и Франц Снядецкий. Отдельные члены посольства добрались и до Сандомира. Снядецкий был среди них. Вот тогда по поручению Власьева он и исполнил гравюру Марины Мнишек.