В поисках адвоката

Девушка обратила внимание на газетную статью, в которой рассказывалось о деятельности франкфуртского адвоката доктора Ш. Она поехала во ФРАНКФУРТ и попыталась связаться с ним. Однако в первой половине дня в бюро его не оказалось. После обеда она издали увидела его во дворце правосудия, заведующий адвокатским бюро посоветовал ей поискать его там. Она не осмелилась заговорить с ним, когда он, окруженный роем задававших вопросы людей, вышел из зала заседаний и стал подниматься по парадной лестнице. До вечера в бюро его было не застать, сколько она ни звонила. Записываться на один из следующих дней она не хотела и уже было отчаялась добраться до него и заинтересовать ее своим случаем. Говорить с одним из асессоров, находившихся в бюро, она также не хотела, потому что доверяла только самому адвокату, а кроме того, полагала, что консультация без денег возможна только у него самого. Ошибка ее состояла в том, что в начале своих попыток, точнее, при самом первом звонке она была слишком нерешительна. Поэтому сотрудники бюро дали ей отрицательный ответ.

Как проходил день адвоката. Знаменитость проболталась все утро в халате по квартире. Предстоящий день не вызывал у него любопытства. Он позвонил в Висбаден и Цюрих, а потом уселся за свой стол.

Его рука покоилась на столе, опираясь на указательный палец и мизинец, большой палец лежал расслабленный, средний и безымянный были подогнуты. Когда он медленно подтянул безымянный палец и вытянул его вперед, то в какой-то момент оба подогнутых пальца выскочили вперед и рука плашмя легла на стол. Он не отвечал, ожидая, пока секретарша перестанет стучать в дверь и уйдет. Толстые вены на узкой и довольно волосатой тыльной стороне кисти, два подогнутых пальца выброшены вперед — и рука лежала плашмя, можно сказать бездыханна, на столе. Он смотрел на нее, предстоящий день не вызывал его любопытства.

Затем сотрудникам понадобилось его согласие на срочное решение. В совещании по поводу одного помилования в государственной канцелярии он принял участие по телефону. Телефонные разговоры несколько оживили его. Если он достаточно долго симулировал интерес к этим разговорам, интерес у него действительно возникал. Один за другим звонили сотрудники и просили указаний. Он делал это неохотно. Витальный человек не может быть просвещенным. Сколько слабости требуется, чтобы быть просвещенным?

Середина дня шла по расписанию, на которое он был в состоянии влиять лишь постольку, поскольку мог затянуть переход от одного мероприятия к другому, но это отчасти компенсировал его отличный шофер, провозивший его по забитым в это время улицам. Оба его асессора ожидали у крыльца дворца правосудия. Они сопровождали его в эти отвратительные залы. Он был усталым от утомительного представления, в которое пришлось превратить обед, который только что закончился. Утомительным оно было потому, что, помимо юмора, тонкости ума, находчивости и других качеств, которыми он, в сущности, не обладал, это представление потребовало от него и демонстрации способности немало съесть и выпить. Все это было прямой противоположностью тому, в чем он был силен, — ловкости в лавировании. На этих мнимых качествах и держалась отчасти его популярность. Со смешанными чувствами приближался адвокат к скамье подсудимого, успев переговорить с самыми разными людьми, прежде чем добрался до своего места и привычным движением обернулся, чтобы поздороваться с обвиняемым. Асессоры листали материалы дела. Он пристроился на краешке сиденья, проверяя, нет ли там сквозняка. Шел допрос обвиняемого. Это был толстый, хорошо плативший предприниматель, обвиненный в преступлениях на сексуальной почве. Адвокат ожидал у своего стола, следя, не потребуется ли вмешаться. Он двигался так осторожно, словно нужно было что-то поймать или отмерить. Его одолевала усталость, и он оговорился, когда произнес что-то, повернувшись одним боком к обвиняемому, а другим к судьям. Все это время он расхаживал туда и обратно мягкими кошачьими шагами по блестящему паркету у своего стола, словно боялся спугнуть какую-нибудь мысль или не хотел задеть, напугать кого-нибудь. Ему не удавалось собраться с мыслями. Среди судей и заседателей возникло волнение. Судьи его не любили. Однако его имя заставляло их держаться почтительно. Он еще несколько раз оговорился, все его выступление оказалось, похоже, не слишком удачным, так что судьи начали листать свои бумаги. Они все равно не могли ничего против него поделать.

Когда приговор был произнесен, его окружили асессоры и другие люди наподобие кучки поклонников, защищая его от назойливых вопросов, которые могли бы поставить его в затруднительное положение. Обвиняемый поблагодарил его. В вестибюле оказалось несколько человек, попытавшихся переговорить с адвокатом. Он ежился, потому что боялся сквозняков, гуляющих в вестибюлях, но отвечал некоторым из тех, кто с ним заговаривал. Ему еще предстояло поехать вместе с генеральным прокурором в одну из земельных психиатрических лечебниц, поскольку это было связано с делом, требовавшим, как он полагал, либо его собственного вмешательства, либо вмешательства генерального прокурора. Вместо этого они с генеральным прокурором посидели какое-то время за чаем.

Обеспеченный большой человек, которому не так уж много осталось жить, мало пользовался своим влиянием. А влияния у него больше, чем он себе сам в этом признавался. В это вечернее время он был оживленным, немного ранее он уже принял средство, настраивающее сердце на разговоры и расширяющее сосуды. Нельзя было сказать, чтобы он в чем-то был специалистом, даже в своей адвокатской области, поскольку он нигде не мог почувствовать надежность своего положения. Специальность его состояла в том, что вся его сила была собрана как противодействие погрому, который, как ему представлялось, может начаться в любую минуту. Поэтому эту силу и власть ни на что другое расходовать было нельзя. Жить ему оставалось, возможно, еще лет пять, и он мог в течение этого времени не слишком напрягаться. Он знал достаточное количество лазеек и хитростей, чтобы как-то обойтись. Он мог, так сказать, дотянуть, планируя, до последнего аэродрома, если такое сравнение уместно. В этот вечер он лег рано. Он еще очень даже мог попользоваться своим влиянием, но он уже больше ничего не хотел. Он хотел обратно в материнское чрево. Он не верил в преобразования, да и был против преобразований, пока ему ничто не угрожало, потому что никогда не знаешь, не принесут ли преобразования новую опасность.

Потребность в защите

Очень тонкие конечности, скрытые под шикарным костюмом, очень волосатые, потому что он уже в первые минуты жизни нуждался в защите; никто тогда не верил, что он выживет; брюки словно подвешены к позвоночнику и свисают, нигде не соприкасаясь с телом, до расставленных ступней.

Страховка, лицемерие

Сидит в чулках, но этого никто не знает, потому что он полностью закрыт рабочим столом, поигрывает глазами, «сигнализирует», его посетитель сказал что-то, он прослушал и теперь лицемерно делает вид, что все понимает; ему нужно понравиться этому посетителю, хотя это и не абсолютная необходимость. Посетитель принадлежит к числу тех, кто хотя и не обладает властью над ним, но с кем он ни в коем случае не хотел бы быть в раздоре.