Его преосвященство несколько раз задумчиво кивнул и спросил:

— Кому это могло понадобиться?

Но епископ уже знал. Я видел по глазам — он знает, просто желает услышать от меня. И потому ответил именно то, что тот услышать хотел:

— Это понадобилось тому, кто заинтересован в верной расстановке акцентов. По его плану, в результатах расследования должно быть записано, что вашего племянника коснулось запределье из-за вашей книги. В этом ведь нет ни слова неправды. И нет ни слова правды, если только принять во внимание отдельные нюансы.

— И вы примете их во внимание? — поставил епископ вопрос ребром.

Я улыбнулся с неподдельной злобой:

— Меня выставили в крайне неприглядном свете. Это веская причина испортить чужую игру. Помимо всего прочего.

Его преосвященство негромко рассмеялся:

— Помимо всего прочего… — Он вновь закутался в плед и задал неудобный для моей теории вопрос: — Почему же мои недоброжелатели не открыли следствия до вашего прибытия в Мархоф?

— Возможно, посчитали это преждевременным. Возможно, ждали смерти вашего племянника. Не знаю.

— И что теперь?

— Теперь я проведу дознание по факту наведения порчи, но не стану упоминать в официальных документах об эфирных червях.

Епископ улыбнулся:

— Вы меня очень обяжете этим, магистр…

Я приободрился и позволил себе осведомиться:

— От братства не было никаких известий?

Его преосвященство покачал головой, дернул шнур звонка, и экипаж замедлил ход, остановился.

— Полагаю, вам пора заняться делами, — сказал его преосвященство и выпростал из-под пледа правую руку.

Я поцеловал перстень и, внутренне содрогаясь от мысли, что придется проделать обратный путь пешком без плаща и шляпы, распахнул дверцу. Каково же было мое удивление, когда обнаружилось, что карета стоит всего в паре кварталов от особняка Вселенской комиссии! Не иначе все это время экипаж колесил по округе и за пределы города не выезжал. Занятное чувство юмора у его преосвященства…

Стоило выбраться наружу, и карета тут же тронулась с места, покатила прочь. Я поежился и с несказанным облегчением выругался. Понятия не имею, сколько правды было в преподнесенной мною епископу истории, но, если разобраться, она объясняла решительно все. И от осознания этого как-то неприятно заломило меж лопаток…

В отделении Вселенской комиссии я проторчал до позднего вечера. Изучал личные дела школяров и лекторов, расспрашивал магистров-надзирающих об особенностях ритуальных жертвоприношений, продумывал ход завтрашних допросов. Закончил со всей рутиной, лишь когда на улице окончательно стемнело, а живот совсем прилип к позвоночнику. За весь день — ни маковой росинки во рту…

Все! Пора и честь знать!

На время следствия магистр Риперторп выделил мне собственную карету, поэтому блуждать по темным улочкам не пришлось. Живоглотов в общем зале пивной не оказалось, но четки на запястье ощутимо дрогнули, и я двинулся прямиком к небольшому алькову под лестницей, сейчас занавешенному линялым пологом. По пути велел хозяину нести вина и еды.

Ланзо и Ганс оказались на месте, фрейлейн Герды с ними не было. Угорь пил пиво и задумчиво глядел на столбики мелких монет, выставленные на столе. Типун со счастливой улыбкой протирал ветошью длинный клинок невесть где раздобытой шпаги с крестовиной и витой чашей гарды.

— Сеньор обер-фейерверкер! Наше почтение! — отсалютовал мне Ланзо, смахнув мелочь в кошель.

— Много со школяров на ставках сшиб? — усмехнулся я.

— Кошкины слезки! — пожаловался пройдоха, но его круглое лицо выглядело слишком уж довольным.

Я покачал головой и уселся за лавку.

— Где Герда?

— Наверху, — подсказал Типун, ни на миг не прекращая полировать обоюдоострый клинок, способный и колоть, и рубить.

Обращался с оружием он так бережно, словно укачивал младенца, а некрасивое лицо приобрело столь одухотворенное выражение, что хоть бери и пиши с натуры портрет раскаявшегося душегуба.

Я не на шутку заинтересовался новым приобретением Ганса, но присмотреться к шпаге помешал хозяин. Он притащил заставленный снедью поднос и шустро выставил на стол миску с рыбной похлебкой, кастрюльку овощного рагу, мясную нарезку, полголовки сыра, крынку сметаны и кувшин вина. Потом заискивающе улыбнулся и принялся неуклюже переминаться с ноги на ногу.

— Мы тут слегка поиздержались, — ни к кому конкретно не обращаясь, заметил Ланзо, хлебнул пива и уставился в кружку с таким интересом, словно всерьез рассчитывал обнаружить там золотой.

— Из жалованья вычту, — предупредил я, развязывая кошель.

Талер привел хозяина в превосходное расположение духа, он пожелал мне здоровья и долгих лет жизни и, пятясь, покинул альков. Ланзо только фыркнул.

— Когда, к слову, будет жалованье? — поинтересовался он.

— Скоро, — пообещал я, налил вина и приступил к ужину. Сразу сообразил, что одному со снедью не справиться, и пригласил к трапезе живоглотов: — Присоединяйтесь!

Те от дармовой закуски отказываться не стали.

В результате наелся так, что пришлось ослаблять ремень брюк. С кружкой вина в руке я откинулся спиной на стену, и Ланзо спросил:

— И что дальше? Возьмем штурмом имение графа Розена?

Я чуть вином не подавился.

— Шутки у тебя, братец!

Угорь надулся:

— Я серьезно!

— Войну начать не терпится? Официальное требование направили, рано или поздно явится сама.

Явится — да, но скорее поздно, чем рано. И это могло стать серьезной проблемой.

Ланзо Хофф уловил мою неуверенность и язвительно рассмеялся:

— Блажен, кто верует! Так граф и даст нам доченьку допросить! Он здесь не последний человек.

Я покачал головой:

— Первый или последний — не имеет значения. Колдунья без лицензии обречена на весьма насыщенную и полную приключений, но не слишком долгую и счастливую жизнь. Граф точно не захочет для дочери такой судьбы. А не явится на допрос, и лицензии ей не видать.

— Тру-ту-ту! — протрубил Ланзо. — Это не единственный университет! Не получит здесь, получит где-то еще!

— Никогда не задумывался, почему комиссия называется Вселенской? — усмехнулся я, выложил на стол деревянный футляр и начал перезаряжать пистоли.

Угорь хлебнул пива и резонно заметил:

— Не слишком разумно ходить одному по ночному городу. Мы проводим.

Я покачал головой:

— В этом нет нужды, мне выделили карету.

Ланзо кивнул и какое-то время молча следил за моими действиями, затем недовольно покрутил носом и спросил: