– А что там за девушка? Девушка, на которой он женился? – спросил Чарльз, любопытство которого достигло уже своего максимума.

Маргарет откинулась на спинку дивана, и на лице ее отразилось выражение глубочайшего удовлетворения.

– Она – само совершенство, просто совершенство! Красивая, культурная, образованная и просто прекрасный человек во всех отношениях.

– Говорят, что на ее двадцать первый день рождения на ее имя в качестве подарка был открыт трастовый фонд с капиталом миллион долларов, – посмеиваясь, добавил Лоренс.

Чарльз внезапно уронил бокал с вином, который вдребезги разлетелся на полу.

– С тобой все в порядке, Чарльз? – обеспокоенно спросила Маргарет.

– Да. Какой я неловкий, – пробормотал Чарльз и дернул за шнур, чтобы вызвать Феннела, который убрал бы этот беспорядок.

Лоренс шумно вздохнул:

– Я совершенно обессилен. Путешествие обратно на океанском лайнере было крайне утомительным. Я иду спать.

Арабелла отметила про себя, что Лоренс после поездки выглядит уставшим и постаревшим.

– Я тоже с тобой, – заявила Маргарет, беря его под руку.

– Да, Виктория – просто мечта, – добавила Маргарет, уже выходя из комнаты. – У нее есть все, что человек может только пожелать от своей невестки, но так редко получает в реальной жизни.

Арабелла с Чарльзом недовольно переглянулись между собой.

Чарльз совершенно утонул в мыслях о Гаррисоне и сказочной невесте, которую тот себе нашел. Ему казалось, что Маргарет и Лоренс говорят исключительно о Гаррисоне и его молодой жене. Что они ужасно гордятся им. Но все это вызывало у Чарльза лишь раздражение и обиду. Обиду на Гаррисона, которому было позволено уплыть за моря к своей новой фантастической жизни. Обиду на отца, который накладывал такие ограничения на его собственную жизнь. Обиду на Фитцроя, обманом отобравшего у него его роскошную жизнь и доброе имя в Лондоне. А еще обиду на Арабеллу. Арабеллу, женитьба на которой была продиктована желанием избежать скандала. Арабеллу, чье приданое бледнело по сравнению с деньгами, которые дали за Викторией Ван Хувен. Арабеллу, которая отпускала в его адрес неприятные замечания и которая постоянно ссорилась с ним. Он любил своих детей, но, вспоминая свою любовь и то страстное желание, которое он испытывал к ней в самом начале их отношений, он был вынужден признать, что всего этого уже больше не существует. Арабелла была хорошей хозяйкой на приемах в Лондоне, и ему нравилось, что другие мужчины завидуют ему. Но после возвращения в Армстронг-хаус ее интерес к тому, чтобы быть хозяйкой дома, похоже, пропал, да и возможности ее к этому в доме его родителей, нужно признаться, были сильно ограничены. Но теперь казалось, что у нее нет интереса вообще ни к чему. Она никогда не выезжала в город, и, хотя Чарльз понимал, что мануфактурные и галантерейные магазины Кастлуэста не могли и близко сравниться с роскошью Бонд-стрит и Найтсбриджа, она могла бы хоть как-то интересоваться этими женскими вопросами. Она также никогда не выезжала даже на территорию поместья, ограничиваясь лишь прогулками по парку. Она вежливо разговаривала с гостями на званых обедах и других приемах, но от прежней грациозной хозяйки светского салона не осталось и следа.

Чарльз в костюме для верховой езды спускался по лестнице, на ходу натягивая перчатки.

– Прошу прощения, мистер Чарльз, но его светлость хотели бы видеть вас у себя в библиотеке, – сообщил ему Феннел.

Чарльз недовольно заворчал, но снял шляпу и перчатки и оставил их на столике в холле. Он направился в библиотеку и нашел отца сидящим за своим письменным столом. Выглядел тот рассерженным.

– Скажи мне, что все это не так, Чарльз, – попросил его Лоренс.

– О чем ты, собственно, говоришь? – раздраженно спросил Чарльз.

– Ты что, пока я был в Америке, поймал браконьеров и передал их полиции для судебного разбирательства? – требовательным тоном поинтересовался его отец.

– Да, я сделал это, – беспечно подтвердил Чарльз.

– И что с ними стало?

– Их на неделю посадили за решетку и присудили большой штраф.

– Да как ты посмел – кто давал тебе разрешение на такие вещи? – Лицо Лоренса покраснело от гнева.

– Я сам так решил! Я оставался тут главным, а эти люди, нарушавшие закон и воровавшие нашего лучшего лосося, заслуживали наказания, – уверенно заявил Чарльз.

– Ты просто глупый, глупый мальчишка! Ты что, ничего не видишь вокруг? Ничего не понимаешь?

– Я понимаю только то, что крестьяне воруют то, что им не принадлежит, и что им нужно было преподать урок, чтобы в другой раз неповадно было, – ответил Чарльз.

– Ты не имел на это права! У тебя нет понимания истории нашей семьи и истории вообще. Мы закрывали глаза на браконьерство в наших водах со времен голода, когда выловленная там рыба позволила многим семьям выжить. И между нами и местными жителями установилось негласное соглашение и взаимопонимание.

– Голод! Это было пятьдесят лет тому назад – это уже древняя история, как я тебе уже говорил.

– Этот голод выработал у местных жителей такую обиду на весь наш класс, что еще с тех пор мы вынуждены были вести себя очень осмотрительно. Мы богатый и могущественный род, но времена меняются. Эта земельная война очень укрепила права крестьян. Некоторые дворяне вообще покидают Ирландию, пользуясь земельным законодательством, дающим возможность фермерам-арендаторам выкупать у них землю. Они не желают оставаться в стране, стремящейся к гомрулю, потому что чувствуют себя здесь чужими.

– Гомруль! Да об этом гомруле твердят уже последние сто лет, а будут твердить еще сто, но на деле это никогда не осуществится.

– Ты что, так и не понял, что я пытаюсь до тебя донести? Мой отец с успехом провел это громадное поместье через страшный голод, а я успешно вел его через самые тяжкие годы земельной войны. И тут являешься ты, уничтожая и подвергая риску достижения десятков лет продуманной политики и дипломатии, и вызываешь полицию из-за нескольких выловленных браконьерами лососей!

– А почему бы и нет! Меня просто тошнит, когда я вижу, как ты носишься с этими крестьянами! «Добрый день, мистер Дойл, какие у вас славные детки, миссис О’Хара, ваш домашний хлеб просто замечательный, миссис Кеннеди!» – издевательским тоном произнес Чарльз, передразнивая интонации отца.

– Но это важная составляющая управления таким поместьем, как наше, – добрые отношения!

– Плевал я на ваши добрые отношения!

– Чарльз!

– Они всего лишь крестьяне – грязные и необразованные крестьяне!

– Как ты можешь говорить такие вещи!

– Потому что это правда! – Чарльз перегнулся через стол; на лице его застыла маска злости и гнева, а в голове пронесся водоворот угнетающих мыслей – о свадьбе Гаррисона, о жульничестве Фитцроя, о ссорах с Арабеллой. – Ты всю свою жизнь разрешал им использовать себя в своих интересах, но я не позволю им вытворять то же самое со мной или моим сыном. Придет время, и это хозяйство будет работать под моим управлением, как четко отлаженный механизм. И уж у меня все эти презренные людишки, с которыми у нас нет и не может быть ничего общего, не будут ни браконьерствовать, ни садиться хозяевам на голову, ни злоупотреблять их добротой!