Эта легенда, при всех ее неточностях, прекрасно характеризует всех упомянутых действующих лиц, не исключая и Витте.

Разумеется, Зубатов и Тихомиров никогда не сидели вместе в каземате – они принадлежали к разным поколениям, и переплетение их личных судеб произошло совсем по-иному. Тем не менее, роль их обоих в инициировании «Зубатовщины» указана Витте достаточно правильно.

В связи с этим нужно немного рассказать об истории жизни Л.А.Тихомирова и о нем самом.

Лев Александрович Тихомиров родился 19 (31) января 1852 года где-то на Северном Кавказе, где его отец служил военным врачем. Как протекало его детство, легко могут понять нынешние юноши, родившиеся в Чечне лет пятнадцать-двадцать тому назад – в 1850-е годы обстановка была примерно такой же; об этом скупо, но с выразительными подробностями вспоминал сам Тихомиров.

Отец его происходил из русского православного духовенства и первым в своем роду пошел по мирскому пути. Он дослужился до офицерских чинов, дающих право на потомственное дворянство, которое и передал своему сыну.

Тихомиров закончил Керченскую гимназию годом раньше своего будущего коллеги – Андрея Желябова; оба великих честолюбца были первыми учениками в своих классах, и тогда это не создавало поводов к знакомству и дружбе. Вот позднее, когда Желябов учился уже в Новороссийском университете в Одессе, он крепко сдружился с другим студентом, блиставшим несколькими курсами старше – с Сергеем Витте; не удивляйтесь этому неожиданному факту, который тщательно скрывался царским министром на протяжении всей его государственной карьеры!

Тихомиров же поступил в Московский университет, а затем в конце лета 1873 переехал в Петербург, с головой уйдя, как это часто случалось со студентами тех поколений, в революционную деятельность. Уже тогда он начал создавать литературные произведения соответствующей идеологической направленности и оказался одним из первых пропагандистов среди рабочих.

Последний факт не дает оснований считать Тихомирова предтечей российских марксистов-пропагандистов: в начале 1870-х годов рабочих пропагандировали совсем для другого: чтобы через них (как правило, не утративших тесные личные связи с деревней) внести революционные идеи в крестьянство и поднять его на революцию[496]. Когда юные революционеры сами двинулись «в народ», то они оставили бесполезную пропаганду среди рабочих, слишком часто сдававших пропагандистов полиции. Когда затем тем же занялись и крестьяне, то пропагандистам оставалось самим взяться за оружие – других неиспробованных революционных путей уже не оставалось.

Личный политический путь Тихомирова несколько уклонился от стандартного: его арестовали еще осенью 1873 года и совсем не в результате предательства кого-либо из неудачно распропагандированных.

Тихомиров никогда не блистал как выдающийся практик и как человек дела: все, что он совершал в жизни, было плодом его углубленных и длительных размышлений. Вот и при аресте в 1873 году Тихомиров растерялся: случайно зашел к товарищу, у которого шел обыск, назвался зачем-то чужим именем, а при конвоировании в участок неудачно попытался бежать.

При других обстоятельствах его бы просто выпустили или, в худшем случае, выслали к родителям на родину, а тут полиция вообразила, что ей попалась важная птица – от этого и все последующее: больше четырех лет тюрьмы под следствием, в том числе полтора года полного одиночного заключения – без выхода на прогулки, свиданий, перестукивания с соседями, переписки и чтения хоть чего-нибудь; некоторые от этого сходили с ума, забывали слова и теряли способность говорить. Тихомиров же был человеком огромной умственной силы и душевной воли, они провели его через этот нешуточный ад, а уединенное спокойствие только способствовало течению мыслей. Нетрудно и предположить, какими же должны были быть эти мысли!..

В итоге же – оправдание по суду на знаменитом процессе 193-х пропагандистов в январе 1878 года, т.к. никаких улик преступной деятельности Тихомирова следствие так и не установило.

Тихомиров, хотя и стал признанным лидером всех протестов подсудимых на этом процессе (в числе которых были Желябов и Перовская и многие иные выдающиеся деятели революционного движения последующих времен), но внутренне для себя еще не решил свою дальнейшую судьбу. Зато Александр II, утверждая приговор уже после скандального оправдания другим судебным процессом Веры Засулич, ужесточил наказание, распорядившись выслать в отдаленные места многих оправданных – в том числе Тихомирова. Последнему оставалось либо смириться с продолжением тяжкого прозябания, либо перейти на нелегальное положение и окончательно, казалось бы, уйти в революцию.

«Исполнительный Комитет Народной Воли» не был исполнительным или центральным комитетом какой-либо партии, как это многие воображают себе даже в наши дни. Такое название носила немногочисленная (единовременно – до двадцати человек) группа заговорщиков, пополняющая собственные ряды исключительно индивидуальной вербовкой проверенных ближайших соратников. Сам Тихомиров позже так описал рождение этого фантома в начале 1878 года:

«Первым систематическим сторонником терроризма можно считать Валериана Осинского. /.../ Он не был уже мальчиком, пробовал действовать в земстве и т.п. И вот он убедился, что „ничего нельзя делать“, т.е. в пользу того, к чему его только и тянула душа, – в пользу полного переворота России. Он тогда перешел на чисто революционный, террористический путь.

Он его основал, создал „Исполнительный Комитет русской социально-революционной партии“. Основан „Комитет“ был в Киеве, если только можно говорить о резиденции некоего призрака. /.../

Просто несколько человек согласились, чтобы была „фирма“, и от ее имени действовали. /.../ Объединял всех сам Осинский, не как член Комитета, а просто как личность. /.../ „Комитет“ же был только для рекламы, „на страх врагам“, чтобы эти враги думали, будто бы есть „организация“ сильная и правильная.

„Комитет“, т.е. Осинский, конечно, завел и печать. Выпускал прокламации и т.п., главное же занялся террором, т.е. мелкими политическими убийствами. Их было совершено Комитетом очень немного. Убит жандармский капитан Гейкинг, совершено покушение на жизнь тов. прокурора Котляревского, да еще /.../ под фирму Комитета было зачислено убийство в Ростове-на-Дону изменника рабочего Никонова. /.../

Притом должно сказать, что убийство Гейкинга было большой мерзостью. Этот Гейкинг совершенно никакого зла революционерам не делал. Он относился к своей службе совершенно формально, без всякого особого усердия, а политическим арестованным делал всякие льготы. Его „политические“ вообще любили, и Гейкинг считал себя безусловно в безопасности. Но именно потому, что он не берегся, его и порешили убить. „Комитету“ нужно было чем-нибудь заявить о своем существовании, а между тем у него не было средств для какого-нибудь сложного убийства, не было ни людей, ни денег, что необходимо для всякого такого „дела“. Итак, нужно было что-нибудь очень легкое. Но нет ничего легче, как убить Гейкинга, который всем известен в лицо и ходит по улицам, не остерегаясь. Его и убили, а потом наврали в прокламации, будто он был жесток, и за это, по решению „Комитета“, „казнен“. Жена Гейкинга, дотоль очень либеральная, была так возмущена этой подлостью, что возненавидела революционеров, и еще долго потом считалось опасным попасть ей на глаза – „донесет“.»[497]