Ольхин как будто совершенно не удивился приходу лидера гидеонитов, заговорил о вещах совсем незначительных, расхаживая по конторе и поглядывая в окно. Скарборо спросил, так ли уж необходимо следить за всем лично – уроженцев Галаада во многом можно упрекнуть, но не в мошенничестве по отношению к заказчикам.

– Так ведь я не за вашими людьми слежу, сударь, а за нашими. – Ольхин говорил по-английски бегло, хоть и с акцентом. Впрочем, для галаадитов все иностранцы говорили с акцентом, даже уроженцы старой родины, и Скарборо не был уверен, что акцент – русский. Так изъясняются люди, владеющие несколькими языками и привыкшие перескакивать с одного на другой. – Народ прибыл новый, обычаев не знает, совершит какое-нибудь фо па, а это чревато… Приходится сопровождать.

– Но ведь по нынешним обстоятельствам это опасно.

Консул пожал плечами.

– В первый раз, что ли…

«Он определенно участвовал прежде в каких-то опасных авантюрах, – отметил Скарборо. – Для нашего дела это скорее хорошо».

– Итак, господин Скарборо, – Ольхин внезапно перешел прямо к сути, – вы заверяли меня, что партия, которую вы представляете, оставила свои ксенофобские настроения и не будет совершать в отношении российских граждан никаких враждебных действий. Но ради этого сообщения не стоило искать личной встречи. Чего вы на самом деле хотите, сударь?

Скарборо не собирается вилять.

– Поддержки вашей державы в справедливом деле свержения тирании и установления народовластия.

– Да? – Ольхин не выражает изумления, на скуластом лице его усмешка, но глаза не смеются. А может, тяжелые веки служат завесой. – А с чего вы взяли, что мое правительство захочет эту поддержку оказать? Российской империей правит монарх, помазанник Божий. Какое нам дело до вашего народовластия?

– Потому что любое государство, независимо от формы правления – монархия, республика, конфедерация – преследует свои интересы. Поддерживать прогнивший Совет Содружества – не в ваших интересах. То же самое я сказал бы вашему адмиралу, если б нам представилась возможность встретиться.

– Увы. На флагман вас не допустят, а сам Андрей Александрович на берег не сойдет. Во флоте формальности строго соблюдаются. Контр-адмирал встретится только с равным по званию – или вышестоящим. Комендант Хеврона к таким не относится. Единственный, кто отвечает здесь этому требованию, – генерал Камминс, но он сейчас уехал.

Последнего Скарборо еще не знал. Похоже, Ольхин сейчас подбросил ему клочок важной информации. Случайно или намеренно?

– Кроме того, – продолжает консул, – каким бы ни был Совет Содружества, это законное правительство Галаада, управлявшее им с момента основания государства. Я повторяю: с какой стати нам поддерживать мятежников?

– Потому что вам слишком дорого встанет поддержка правительства, под которым дрожит земля. А вскоре еще и загорится. – Скарборо вынимает пачку свернутых листков бумаги, протягивает консулу. – Это копия документа, который будет вскоре обнародован очень широко. Могу поклясться на Писании – это не блеф. Вы знаете, что значит для гидеонита такая клятва?

Консул бросил ему кусок информации, но Скарборо кроет его карту своей.

Ольхин, кинув взгляд на верхние строки, недоверчиво спрашивает:

– Но ведь братство Гидеоново и Союз племен, насколько мне известно, находятся во враждебных отношениях?

– Ради достижения целей, о которых вы прочтете ниже, мы оставили прежние разногласия.

И Ольхин читает, что новое коалиционное правительство Галаада декларирует отмену рабства, открытие границ, свободу торговли, реформу образования, армии и флота, развитие тяжелой промышленности – все то, что Евро-Азиатский альянс продавливал Совету Содружества годами по капле, встречая бешеное сопротивление, – все сразу, единым пакетом. Когда консул доходит до пункта, разрешающего иммиграцию, он приподнимает бровь.

– Даже так?

– Да. К сожалению, пункт о свободе вероисповедания включить не удалось… для нынешнего Галаада это слишком революционно. Даже если исходит от революционера. Даже, признаться, для большинства революционеров.

Консул молчит, и Скарборо продолжает:

– Не стану скрывать: мы собираемся представить этот документ также английскому, японскому и французскому консулам.

– А голландскому?

– Нет. Я уже говорил вам – каждая страна будет действовать в своих интересах. Мы здесь можем это понять. Интересы России и Японии – и даже Великобритании – не угрожают сейчас целостности Галаада. Относительно Голландской конфедерации у меня такой уверенности нет.

Ольхин хмыкает.

– Знаете, сударь, вам следовало обратиться к нам раньше. Гораздо раньше. Тогда работать было бы не в пример легче.

– Вы пытаетесь меня завербовать? – Если бы вежливость позволяла, Скарборо бы рассмеялся. Он подозревал даже, что в данном случае вежливость это позволяет.

– Ну, сейчас это уже не имеет смысла. Однако, господин Скарборо, вы должны понимать, что такие вопросы не решаются на моем уровне. Все, что я могу сейчас обещать, – показать вашу декларацию контр-адмиралу. Вас это устраивает?

– Вполне. Однако я не могу оставаться в Хевроне, дожидаясь ответа. Вскоре события начнут развиваться очень быстро.

– Ясно, ясно… Понимаю, та молодая особа, что передавала ваше послание, может служить связной и впредь… Однако, если решение будет в вашу пользу, вы узнаете об этом иными способами.

– «По плодам их узнаете их», не так ли?

Скарборо и не ждал от Ольхина большего, чем тот пообещал. Если эскадра Попова не поддержит нынешнее правительство Галаада, это уже хорошо. Но лучше, если бы она поддержала коалицию. Россия и Япония в качестве союзников молодого государства предпочтительнее, чем ДеРюйтерштаадт и вся Голландская конфедерация в целом. Потому что союзник, находящийся на другом полушарии, гораздо безопаснее, чем сосед. Особенно сосед сильный и агрессивный настолько, что может задушить тебя в братских объятиях.

Но этого Скарборо Ольхину не сказал. Как не назвал и причин, по которым здесь вскоре все запылает. Преподобный Эпес был твердолоб, узкомыслящ, неспособен принять необходимость перемен. Но он еще принесет пользу братству Гидеонову и обновленному Галааду.

Об этом же говорили голландский консул Питер ван Зюйтен и его агент, еще недавно известный в среде гидеонитов как Ихавод Грин.

Ван Зюйтен, ранее служивший в африканских колониях, вынес оттуда острую неприязнь к жаре, а также основательно – из-за слишком яркого солнца – попортил зрение. Поэтому он предпочитал самые прохладные помещения, какие можно найти, и даже в сумрачные дни носил дымчатые очки. На работоспособности этого щуплого лысеющего человека указанные обстоятельства никак не сказывались.

– Проанализировав ситуацию, – говорил он, – я не уверен, что итог ваших действий, минхер Страатен, был вполне успешен. Да, Совет Содружества сам себя загнал в угол, и у него не будет иного выхода, кроме просьбы ввести войска из ДеРюйтерштаадта. Скоро это станет ясно даже самым глупым из них. Но Эзра Скарборо по-прежнему жив и на свободе. И вряд ли это можно счесть удачным стечением обстоятельств. Пока Эпес и Сеттл готовили свои акции, Скарборо держался в тени. Что будет, когда он из нее выйдет?