Прибегнув к помощи английских и голландских купцов и фабрикантов, проблему экипировки солдат и командиров новых полков удалось решить достаточно быстро. Уже весной 1632 г. в Россию начали поступать первые партии оружия, заказанные посланными с этой целью за границу полковником А. Лесли, стольником Племянниковым и другими русскими представителями (только Лесли закупил в Голландии 1000 комплектов солдатских лат, 1000 мушкетов со всем необходимым снаряжением, 300 мушкетов с колесцовыми замками, 1000 пехотных пик, 1500 шпаг). Большие партии оружия и материалов были заказаны русскими представителями и у других иностранных купцов и фабрикантов. Так, в июле 1631 г. известный в то время голландский оружейный фабрикант Трик получил заказ на изготовление 5000 мушкетов в комплекте, 200 офицерских протазанов, 400 унтер-офицерских алебард, 200 пистолетов, другой голландец, П. де Виллем, изготовил по русскому заказу 6,5 тыс. мушкетных стволов, а английский предприниматель И. Картрайт в 1631 г. ввез в Россию 1000 мушкетов, 1000 мушкетных замков, 600 пар пистолетов, 400 пар пистолетных стволов, 200 шпаг. Другой англичанин, И. Капер, продал русским 5000 шпаг в комплекте. В Нарве в 1632 г. было куплено 7200 мушкетов и карабинов в комплекте по цене за мушкет 1 руб. 23 алт. 1 деньга и за карабин – 4 руб. 30 алт. Помимо этого, в больших количествах за рубежом закупались железо и цветные металлы. Так, в январе 1632 г. со шведским купцом И. Беманом была достигнута договоренность о поставке в Россию 1600 пудов меди, а дьяк Устюжской чети М. Смывалов договорился с голландскими купцами о поставках в Россию в 1631–1632 гг. 30 000 пудов шведского железа на общую сумму 15 750 рублей. Голландцы же поставили в Россию в 1632 г. и 30 000 пудов свинца на сумму 1800 рублей710.

Казна взяла на себя также и снабжение армии одеждой, провиантом и фуражом. Так, в конце осени 1632 г. в преддверии зимы для отправки только в солдатские полки А. Лесли и Г. Фукса было заготовлено 1243 шубных кафтана, 1234 пары «ступней», 1234 пары чулок и столько же пар рукавиц. В течение года с небольшим армия Шеина, стоявшая под Смоленском, получила из Москвы 1,5 тыс. четвертей сухарей, более 2,3 тыс. четвертей круп, около 2,5 тыс. четвертей толокна, более 25 тыс. четвертей ржаной муки, 150 четвертей гороха, 5,6 тыс. пудов свинины, 3,6 тыс. пудов коровьего масла711. Для доставки необходимого оружия, амуниции, провианта и фуража потребовалось создать колоссальный обоз – только под имущество пехотных полков армии Шеина, выступившей в поход осенью 1632 г., потребовалась 1471 подвода712.

Одновременно в Москве попытались избавиться от столь тягостной зависимости от иностранных поставок оружия и амуниции. Видимо, не случайно в 1629 г. во всех городах и деревнях была осуществлена перепись кузнецов и литейщиков, которым в следующем, 1630 г. была определена обязательная норма работ по выполнению государственного заказа713. В феврале же 1632 г. голландские купцы А. Виниус с братом и Ю. Виллекен получили разрешение Михаила Федоровича на постройку железоделательных мануфактур под Тулой. Стоит отметить также, что в марте 1630 г. в Москву прибыл валлонец Ю. Койет, который с 1614 г. до этого находился на службе Густава-Адольфа. Ему вменялось в обязанность перестроить работу Пушечного двора в Москве с таким расчетом, чтобы увеличить поставки артиллерийских орудий в русскую армию714. Так что можно с уверенностью сказать, что военная реформа начала 30-х гг. XVII в. ускорила процесс перестройки государственного аппарата, формирование российского варианта абсолютистского государства и мануфактурной промышленности как нового явления в экономике России.

Какова же судьба этой армии «новой модели» и вообще итоги реформы? Не касаясь в целом военных результатов Смоленской кампании и причин поражения в ней русской армии, вокруг которых споры продолжаются уже второе столетие, стоит отметить, что новые русские войска, обученные по-европейски, дрались не в пример лучше, чем ранее, и не только пехота, но даже рейтары бились на равных с поляками. Сами поляки отмечали, что русская пехота лучше, чем та, которой располагали они сами. Однако крах Смоленского похода самым пагубным образом сказался на судьбе новой армии. В Москве посчитали, что она обходится слишком дорого, и после завершения войны остатки полков были распущены по домам. Еще бы, содержание немецкого наемного пехотного полка обходилось в месяц в 5578,5 рубля, русского – 4376 рублей (из них 2079 рублей уходило на жалованье начальным людям), драгунский полк стоил в месяц 3002 рубля715. Если до начала Смоленской войны расходы на содержание армии составляли около 275 тыс. рублей ежегодно, то только с сентября 1632-го по октябрь 1633 г. на содержание наемников и полки «новой модели» ушло около 430 тыс. рублей. Всего же затраты на армию Шеина и вспомогательный корпус князей Д.М. Черкасского и Д.М. Пожарского составили около 600 тыс. рублей. Это и немудрено, поскольку ставки жалованья в новых полках были чрезвычайно высоки даже по европейским меркам. Так, полковнику (и одновременно капитану роты) Вильяму Киту было положено жалованье 325 рублей на месяц, подполковнику (также ротному командиру и заместителю командира полка) Александру Краферту – 175 рублей в месяц, майору (и по совместительству ротному командиру) Роберту Киту 125 рублей в месяц, капитанам полка В. Кита – по 75 рублей, поручикам – по 22,5 рубля, прапорщикам – по 17 рублей, сержантам – по 7 рублей, капралам – по 4 рубля на месяц716.

Разочарование, охватившее московское правительство после поражения, смерть главного вдохновителя военной реформы патриарха Филарета, сложное финансовое положение, непонимание правительством и самим Михаилом Федоровичем, человеком абсолютно невоенным и совершенно не разбиравшимся в военном деле, значимости сделанного в 1630–1634 гг., – все это, казалось, остановило военную реформу на подъеме. Однако такой вывод, если внимательно присмотреться к событиям не только в России, но и за ее пределами, будет несколько преждевременным. Постоянная регулярная армия еще была новинкой даже в Западной Европе, и повсеместно она стала распространяться фактически только после завершения Тридцатилетней войны. Так что роспуск того, что осталось от армии «новой модели» после смоленского «невзятья», был вполне закономерным шагом. Кроме того, эффективность, показанная в ходе борьбы за Смоленск солдатскими, рейтарскими и драгунскими ротами, оставила заметный след в сознании правящей верхушки. Опыт, знания и умения смоленских ветеранов вскоре снова оказались востребованы. Связано это оказалось с обострением русско-татарских отношений и возросшей угрозой войны с Турцией.

Смоленская война выявила неудовлетворительное состояние обороны южной границы Российского государства, и потому с 1635 г. началось строительство нового оборонительного рубежа, который впоследствии получит название Белгородской черты. Новые фортификационные сооружения должны были обеспечить прикрытие русских поселений южнее Оки и одновременно дать возможность полкам дворянской конницы встретить татарские отряды до того, как они приблизятся к сердцу Русского государства. Работы над их сооружением велись чрезвычайно интенсивно и быстро. В 1635–1636 гг. земляным валом с острожками и укрепленными городками была перекрыта Ногайская сакма, затем начались работы по разметке и строительству валов и острогов поперек трех других сакм – Муравской, Изюмской и Кальмиусской.