litbaza книги онлайнИсторическая прозаВеликая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 84 85 86 87 88 89 90 91 92 ... 99
Перейти на страницу:

Это становится заметным при анализе сложившейся после завершения Тридцатилетней войны Вестфальской системы международных отношений. Длившееся на протяжении более чем столетия доминирование династии Габсбургов в Европе подошло к концу, и Франция постаралась сделать все возможное, чтобы призрак империи Карла V больше не возродился. Усилия французской дипломатии были направлены на создание антигабсбургского барьера, ключевым звеном которого должна была стать Швеция, ставшая региональной сверхдержавой. Поддержание этого статуса требовало от Стокгольма серьезных усилий, которые становились возможными при условии превращения Балтики в «шведское озеро». Достигнув к середине XVII в. этой цели, шведы были готовы пойти на любые жертвы ради сохранения достигнутого745. И хотя Россия в годы Тридцатилетней войны де-факто была союзницей Швеции, тем не менее ее интересы на Балтике входили в противоречие с интересами Швеции. Претензии к Швеции имели и Речь Посполитая, и Дания. В балтийском регионе завязался тугой узел противоречий, разрешить который иначе как военным путем не представлялось возможным.

Не менее тугой узел завязался во взаимоотношениях России с Речью Посполитой. В Москве не забыли о той роли, что сыграли поляки и литовцы в Смуте, помнили и об утраченном Смоленске, и о неудачной войне 1632–1634 гг. Таким образом, как отмечала Е.И. Кобзарева, «Россия не могла остаться в стороне от конфликтов, возникавших в балтийском регионе, и еще в XVI в. активно добивалась получения выхода к Балтийскому морю. Здесь она столкнулась со Швецией, стремившейся превратить Балтику в свое внутреннее море. Неизбежными для Русского государства оказались и войны с Польшей, под властью которой находились белорусские и украинские земли, а в период Смуты попали и западнорусские земли»746. Сложными оставались и отношения с Крымом и Турцией.

Ситуация, в которой оказались Алексей Михайлович и его дипломаты, точно обрисована в «Истории дипломатии»: «В борьбе с Польшей естественными союзниками Москвы были Швеция, Турция и Крым. Но эти государства являлись и соперниками Москвы в отношении литовско-польского наследства… С другой стороны, борьба со Швецией за Балтику толкала Москву к союзу с Речью Посполитой и требовала установления мирных отношений с мусульманским югом. Точно так же и против Турции можно было действовать лишь в союзе с Польшей, т. е. отказавшись от Украины»747.

Таким образом, перед Москвой в середине XVII в. стояли три главные внешнеполитические задачи, три направления – северо-западное, балтийское; польско-литовское, западное и южное, крымское. Все они были тесно переплетены друг с другом, образуя запутанный клубок. Образовавшийся гордиев узел развязать было невозможно из-за взаимной неуступчивости сторон. Оставался единственный путь – разрубить его мечом. Однако опыт конфликтов 1-й половины XVII в. показывал, что нужен был новый, качественно иной меч. Масштабность стоявших перед страной внешнеполитических задач требовала не менее масштабных перемен в главном инструменте их реализации – вооруженных силах. И эту задачу русским удалось решить именно во 2-й половине XVII в.

На первый взгляд такое утверждение представляется смелым и в корне расходящимся с господствующей по-прежнему как в отечественной, так и в зарубежной историографии точкой зрения748. Между тем еще сподвижник Петра, князь Я.Ф. Долгорукий, если верить В.Н. Татищеву, как-то в беседе с царем-реформатором поставил ему в пример Алексея Михайловича именно как создателя армии нового типа749.

Однако это мнение не было услышано, и в историографии, и в общественном сознании прочно утвердилось мнение об отсталости и примитивности московского военного дела допетровской эпохи. Над умами довлел (и продолжает довлеть) яркий и вместе с тем чрезвычайно пристрастный образ старомосковского войска, нарисованный известным публицистом петровской эпохи И. Посошковым в письме к боярину Ф.А. Головину750.

Последствия этого пристрастного отношения к военному делу допетровской эпохи сказываются до сих пор, хотя еще в начале 50-х гг. А.В. Чернов отмечал, что осуществленные в эти десятилетия преобразования в военной сфере привели к коренному перевороту в развитии русского военного дела751. И действительно, если отрешиться от влияния утвердившегося в российской исторической науке «культа личности» Петра, который предстает в роли «культурного героя», русского Прометея, принесшего «варварской» Московии свет цивилизации, то нетрудно заметить, что все его «революционные» преобразования своими корнями уходят в XVII век. Без сделанного его прадедом, дедом и отцом вряд ли стало бы возможным появление самого Петра и «петровского» мифа. И анализ основных тенденций развития военного дела в России во 2-й половине XVII в. подтверждает мнение князя Долгорукого. В правление «Тишайшего» контуры военной революции в России приобрели практически завершенный вид. Приняв на вооружение «протестантскую» модель военного строительства со всеми присущими ей характерными чертами, в Москве занялись ее совершенствованием и адаптацией применительно к специфическим условиям восточноевропейского ТВД и к особенностям Российского государства и общества. При «Тишайшем» Россия прошла 2-й этап военной революции и вступила в ее 3-ю, завершающую стадию.

На первый взгляд, такое высказывание выглядит излишне смелым. Для неискушенного наблюдателя армия России в царствование Алексея Михайловича представляется сложной «амальгамой» старого и нового, переплетавшихся друг с другом самым причудливым образом и отражавших тем самым двойственный дух эпохи и особенности характера самого Алексея Михайловича и его ближайших советников. Однако такое впечатление обманчиво и разрушается при соприкосновении с реальными фактами. А их более чем достаточно, чтобы критически отнестись к продолжающим господствовать и в историографии, и в общественном сознании установкам относительно военной «отсталости» Московии XVII в.

Радикальные перемены 2-й половины XVII в. затронули все четыре основных (по С. Хантингтону) сферы русского военного дела – количественную, организационную, технологическую и общественную, изменив в конечном итоге облик русского войска. Анализ состояния каждой из них подтверждает тезис о переходе процессов, связанных с военной революцией в России, в завершающую стадию.

Одним из наиболее важных признаков военной революции, о чем уже неоднократно говорилось выше, был постоянный рост численности вооруженных сил. Сохранившиеся росписи ратных людей показывают, что на протяжении XVII в. шел пусть и не столь стремительный, как в некоторых странах Западной Европы, но вместе с тем неуклонный рост численности вооруженных сил. Уже в начале 30-х гг. XVII в., как было отмечено выше, в распоряжении Михаила Федоровича было ратных людей не меньше, чем у Ивана Грозного во времена его могущества. Прошло еще 30 лет, и московское войско увеличилось более чем в полтора раза, а в начале 80-х гг. оно достигло почти 200 тыс. ратных людей, и это без учета войска, бывшего в распоряжении украинского гетмана.

Однако не количественный прирост был самым главным признаком революционных перемен в армии Алексея Михайловича и его сына Федора. Революционность перемен во 2-й половине XVII в. заключалась не только и не столько в увеличении численности вооруженных сил. В османском войске того времени мы также можем наблюдать сходные перемены. Главное было в качественной перестройке русской армии, имевшей несколько основных аспектов. Во-первых, налицо превращение пехоты в главный род войск. Во-вторых, параллельно шла трансформация старого, унаследованного от позднего Средневековья войска. В-третьих, на первые роли в армии выходит армия «новой модели», вооруженная и обученная по последним европейским стандартам.

1 ... 84 85 86 87 88 89 90 91 92 ... 99
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?