Гигантские, медленно плывущие тучи — хаотическая комбинация высоких кучевых и слоисто-дождевых облаков — были окрашены в неистовые красные, оранжевые и желтые тона. Дно их прочерчивали ослепительные золотистые полосы, а их рваные верхушки были чистейшего алого цвета. Тучи перемещались по небу, яркие, могущественные, невероятно прекрасные, и людям, не сводившим с них глаз, казалось, что сама земля вот-вот снова воспламенится, оказавшись столь близко к кипящему неистовству неба. На солнце невозможно было смотреть, хотя его обжигающий блеск смягчали тучи и атмосферная пыль: его энергия была ослепляющей, сияние — подавляло. Солнце, казалось, было оскорблено поведением своей планеты-спутника, дерзнувшей попытаться создать мощь, равную его собственной.

Сверкающие прожилки украшали небо, подобно легким и быстрым мазкам кисти. Это были не тучи, а скопления пыли, втянутые и удерживаемые в вышине теплыми, восходящими воздушными потоками. Некоторые из этих прожилок спускались вертикально вниз, будто сброшенные с небес копья. Не менее ошеломляющим выглядело небо на востоке, хотя там в его пламени было больше малинового оттенка а тучи кое-где светились густым янтарем. Тучи двигались куда-то туда, на восток, как будто их засасывал некий гигантский водоворот, скрытый за горизонтом. Зрелище было и грандиозным и устрашающим.

Пока все в ошеломлении смотрели на небо, его кровавый бурлящий гнев понемногу стих: солнце опустилось почти к линии горизонта, превратив сумерки в менее неистовое видение. Теплое богатство красок смягчило яростную суматоху туч, и бег их вместо стремительного стал скорее грациозным и плавным.

Наконец, солнце совсем скрылось (и закат его тоже был неестественно быстрым), оставив после себя мерцающее сияние. Сияние это снизу подсветило тучи, и они казались наполненными кровью. В наступление пошла темнота. Ее отчетливая дуга, слегка завивающаяся виньеткой, непреклонно, хотя и осторожно, продвигалась вперед, словно боясь обжечься. Вместе с темнотой появился и неясный, будто перепачканный ржавчиной, месяц. Он изредка выглядывал из-за туч, по-видимому, не проявляя особой охоты быть свидетелем зрелища изуродованной земли.

После захода солнца стало прохладно, но не очень. Тем не менее все подвинулись ближе к огню, а Дили сидел, съежившись, и размышлял, не возродилось ли у них чувство первобытного страха. Некоторое время все молчали. Каждого пугало и в то же время как-то будоражило то, свидетелями чего они стали. Мало-помалу разговор возобновился, приготовили и съели еще кое-что из запасов. Разделались и со второй бутылкой виски.

А вечер тем временем превратился в ночь, звезды попрятались за тучами, незаметной стала пыль, скопившаяся слоями в воздухе, едва заметный месяц окрасился из желтовато-коричневых в кроваво-красные тона. Дили подумал, что это напоминает явление с кровью из ран Христовых, когда вдруг текущая с распятия струйка воды превращается в кровь. Наверное, луна отражала обильно пролитую на землю кровь. Дили пошел прочь от костра, он устал от отношения к нему остальных и был возмущен их презрением. Они не понимали — куда им! — то, что он значил для них. Они забыли, как он — и только он! — помогал им в этом Ужаснейшем из всех мыслимых бедствий, как он руководил ими в самые первые дни, организуя, управляя, беря на себя ответственность, черт подери! События минувшего дня, со всеми его открытиями, и облегчение, освобождение от ужасов предыдущей ночи опьянило их больше, чем виски: ведь они обращались с ним так, будто это он сам лично нажал кнопку, обрушив на их головы эту третью и последнюю мировую войну. Это было как раз то самое настроение, о котором предупреждали секретные правительственные циркуляры. В них подобная ситуация была облечена в термин “предельная конфронтация”. Гражданские беспорядки, нападения на авторитетные органы власти. Ниспровержение, анархия, революция. События в недрах убежища на Кингсвей подтвердили эти предвидения. И ведь даже сейчас, когда он привел эту жалкую кучку в безопасное место (а между прочим, исключительно его осведомленность обеспечила им спасительный маршрут!), они обращались с ним без малейшего намека на уважение.

Дили пробрала дрожь, хорошо хоть, что есть одеяло — теплая влажность вечера в конце концов уступила ночному холоду. Он видел, как Калвер и девушка тоже ушли от костра и тоже прихватили с собой одеяло. Только вот от холода ли? А может, как ширму? В общем, было ясно, для чего им хотелось побыть вдвоем. Страх смерти оказался удивительно возбуждающим средством.

Дили под одеялом покачал головой. Калвер мог бы стать полезным союзником, однако он предпочел встать на сторону этого... этого — Дили запрещал этому слову возникнуть даже в своем сознании, однако мысль была уже тут как тут, — этого быдла. Допрос, который летчик устроил ему днем, был, мягко выражаясь, неучтивым. Жесткий, и даже жестокий, этот допрос все же мог бы быть и более соответствующим цели.

— Сколько точно входов в главную правительственную штаб-квартиру под набережной?

— Могут ли хоть какие-нибудь из них все еще оставаться доступными?

— Может ли убежище оказаться затопленным?

— Расскажи об особенностях отдельных туннелей, ведущих туда.

— Когда было построено это убежище?

— Перед какой мировой войной: этой, предыдущей или самой первой?

— Было ли правительство готово к этой войне?

— За сколько времени до бомбардировки была проведена эвакуация в убежище? За часы, дни, недели?

— За сколько дней точно?

— Сколько народу могло вместить убежище?

— Господи, да по какому принципу их всех отбирали?

— Не считая правительственных и военных кадров...

— На основании какого мастерства или профессии?

— Но почему именно этих людей? Какое, черт подери, влияние они имели на правительство? За какие заслуги они удостоились этого?

— А планировщики? Какого черта они вообще могли планировать? Разве что способ изготовления денег из золы?

— Как долго можно продержаться там, внизу?

Пауза. Сердитая пауза, с жестоко сомкнутым ртом. А потом:

— Разрешат ли им, этой группе уцелевших, войти внутрь?

Лили ответил на все вопросы. Вначале он говорил спокойно, но постепенно его стали все больше и больше оскорблять тон, манера, раздражение Калвера. Он, Дили, был всего лишь пешкой, винтиком... Что не он устроил кровавое представление, да и не был он посвящен в каждый правительственный документ или решение. Будь это не так, он бы тоже сейчас был там, в штаб-квартире, своей собственной персоной, черт ее подери! Дили хотел, чтобы все они вбили в свои тупые головы, что он был только инспектором по строительству. Досточтимым, проклятым, но только инспектором! И только поэтому у него были ключи и кое-какие сведения относительно секретного характера. Ну, хорошо. Да, его собирались сделать одним из членов этого привилегированного меньшинства. Но потом не включили в состав самой ранней эвакуации. И, как оказалось, ему повезло, что он вообще выжил! И должен же был кто-нибудь взять на себя ответственность там, внизу, на бирже, иначе уцелевшие попросту превратились бы в неуправляемую толпу пораженцев!