Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кассандра, прекрати. И не ругайся.
– А то Истинодух меня накажет?
– Мне не нравится.
Почему-то я замолчала. Ненадолго, конечно. Пока новый порыв ветра не дернул крышу, а меня не накрыло новой волной ужаса.
Но лучше я сдохну на месте, чем признаюсь, что мне страшно!
– Ну зато теперь ты можешь надеяться, что попадешь прямиком в рай, – пробормотала я, косясь на затухающий огонек. Его скудный свет почти сдался надвигающейся темноте. – А я буду жариться в котле и жалеть, что не нагрешила гораздо больше. В конце концов, какая разница, если итог один.
– Зачем ты все это говоришь?
– Ну ты ведь почти священник. А мне надо облегчить душу.
– Я не священник, а ты вовсе не испытаешь тяги к исповедям.
– Может быть, мне немного не по себе… Тебе не интересно?
– Мне…интересно. Но ты не должна этого говорить.
– Вот еще. О чем еще мне говорить, когда я лежу голая рядом с мужчиной? Ладно, почти голая. На мне есть белье и ботинки!
Даже лежа спиной, я готова была поклясться, что его скулы порозовели от румянца. Я бы хотела на это посмотреть, пожалуй, вид смущенного Августа мог бы поднять мне настроение. Но почему-то я боялась оборачиваться…
– Тебе не о чем беспокоиться, – тихо сказал Август, и его дыхание пощекотало мне затылок, отчего по коже пробежали мурашки. – Я тебя не трону…
– Конечно, нет, – я закрыла глаза, надеясь, что спасительный сон все-таки отберет у меня сознание и способность болтать. – Уж скорее ад замерзнет. Ты предпочтешь превратиться в сосульку, но не нарушить свои дурацкие принципы. И знаешь, что…Из тебя получилась никчёмная печка, Август Рэй! Даже сугроб был теплее, чем ты!
Некоторое время за спиной было так тихо, словно парень каким-то волшебным образом испарился и оставил меня одну. Я уже хотела обернуться, чтобы убедиться в этом, как одеяло приподнялось, а меня обняли теплые руки, спиной вжимая в твердое мужское тело. Из груди вырвался выдох, у нас обоих. Несколько минут мы просто лежали, свыкаясь с новыми ощущениями. Кожа к коже. Его дыхание у моего виска. Тяжелая рука, лежащая поверх моей, и пальцы, касающиеся груди. Моя спина и мои бедра, окутанные чужим теплом, чужой тяжестью, чужой силой.
Я осторожно пошевелилась, устраиваясь удобнее. Желая вжаться сильнее, ощутить больше…. Тело Августа напряглось, стало каменным, словно в ожидании удара… Я осторожно подняла руку и медленно вложила свою ладонь в его. Наши пальцы переплелись, а дыхание сбилось.
Я хотела сказать что-то едкое, чтобы разрушить то странное, хрупкое и нежное, что окутало нас коконом. Хотела, но… почему-то не смогла. Злые слова застряли в горле, и я замолчала, слушая, как дышит Август. Чуть рвано… От его тела мне наконец-то стало тепло. Сквозь негу удовольствия, расплавившего мой мозг, пробилась мысль, что мы так удивительно совпадаем. Словно все изгибы моего тела внезапно нашли нужное положение. Словно моя рука в его руке – самое правильное, что может быть в этом мире. Словно его дыхание создано для того, чтобы успокаивать ритм моего сердца.
Мне нравилось лежать в его объятиях. И понимание этого меня испугало сильнее, чем буря за стенами.
«Прямая провокация – лучший способ определить намерения противника». И лучший способ понять себя. Вот только выводы могут оказаться поистине пугающими…
– Ладно, ты не сугроб. Ты гораздо теплее, – едва слышно пробормотала я.
Парень за спиной тихо хмыкнул.
– Ты вспоминал тот день? – внезапно спросила я, кутаясь в тепло Августа.
Некоторое время он молчал, и я думала, что уже не ответит, когда услышала:
– Да. Постоянно.
– То, как увидел меня в мужской уборной?
– Я увидел тебя раньше. Когда ты вошла в чайную.
– Правда?
– Да.
– Расскажи мне? – попросила я. Почему-то было так важно это услышать…
– Ты стояла в дверях и тебя обливал солнечный свет. Тек по силуэту, по белым и розовым юбкам, по волосам. Это было так… удивительно. И очень красиво. Словно картина в солнечной рамке. А потом ты сделала шаг и оказалась живой девушкой. Растерянной и почему-то испуганной. Ты не понимала, куда сесть. А потом я смотрел, как ты устроилась за столиком и выпила немного чая. Он тебе не понравился.
– Но ты сидел ко мне спиной! – возразила я, несколько ошарашенная таким признанием. Он смотрел на меня? Неужели это правда? – Ты не мог меня увидеть.
– Я увидел. Я всегда вижу тебя первым, Кассандра.
– И… что ты подумал? Обо мне?
Замолчи, Кассандра. Просто замолчи!
– Что мне хочется тебя защитить.
Я издала какой-то невнятный звук. Кажется, я подавилась словами и совершенно растерялась. Нищий парень в сутане, собирающийся отправиться на границу с Равилоном, хотел защитить меня? Разряженную в шелка и обвешанную драгоценностями дочку градоначальника? И почему меня это так сильно трогает? Почти ранит…Да уж, бесчувственная Кэсс бесславно сдает свои стервозные бастионы…
Не выдержав молчания и собственной слабости, я повернулась под одеялом. Королевы смотрят в лицо опасностям и собственным страхам!
И ахнула.
– Август, твоя маска слетела.
Иногда даже опытный миротворец не может удержать маску, если его обуревают сильные эмоции…
Август удивленно моргнул. А я смотрела в его лицо, не в силах отвести взгляд. Лицо, которое я так хорошо помнила. Высокий и чистый лоб, широкий разлет бровей. Острые скулы, ровный нос и твердый подбородок. Красивые губы…и глаза, до краев наполненные опасным темным огнем. И…желанием. Я не знала мужчин на практике, но уж теорию изучила! Мужчина, который так смотрит, дошел до края по дороге самоконтроля. Он стоит на обрыве – и порыв даже легчайшего ветерка скинет его вниз.
Я хотела, чтобы налетела буря.
Но Август не шевелился. Лишь скользил взглядом по моему лицу. И судя по серебряным прядям волос, моя личина тоже испарилась. Мы снова стали собой. Оказалось, что лежать без одежды под одним одеялом – слишком сильное потрясение для нас обоих. Сильнее, чем сражение, пленение друзей и бег сквозь снежную бурю.
– Привет, Август, – тихо сказала я.
– Привет, Кассандра, – ответил он.
Я чувствовала его дыхание и его тепло. И желание, которое сложно скрыть в такой близости. Когда-то я сказала Дамиру, что подарю свой первый поцелуй тому, кого захочу с первого взгляда. Что ж, я накаркала свою судьбу. Я хотела Августа. Хотела до сжатых кулаков, до закушенных губ. До дрожи, волной расходящейся по телу. И я
