– Ваш сын?

– Месяц тому назад я отправил его служить юнгой на торговое судно, но, к несчастью, Роберт подхватил лихорадку. Он скончался, когда корабль огибал мыс Доброй Надежды. Его похоронили в море, – отвечал мистер Хант, словно цитируя некролог.

Агнесс втянулась обратно в себя и тупо уставилась на блюдце. Всего-то несколько капель пролила. Наверное, мистер Хант не догадался, почему у нее задрожали руки. Решил, что это еще одно проявление женской слабости. Вот и хорошо. А сейчас она отпросится у дяди и пойдет к Ронану. Вместе они решат, что делать с новыми сведениями. Главное, не показывать, как ей страшно, а просто встать и уйти…

Но язык ей уже не повиновался, и Агнесс услышала, снова со стороны, как она произносит с тщательной, выверенной злобой:

– Какое горе, сэр! Я искренне соболезную вашей потере. Роберт, наверное, был лучшим из сыновей. Мужественным, добрым, честным во всем. Возможно, ему, как и другим юношам, были присущи горячность и резкость, но он перерос бы их – если бы прожил дольше. Наверное, он был опорой своему отцу…

– …и благословением для своей матери, – добавил мистер Линден.

– Что вы сказали? – моргнул мистер Хант.

– Bendith y Mamau – так это звучит по-валлийски, – пояснил пастор и кивнул Агнесс, выражая уважение к ее корням.

– Быть может, он и был благословением для своей матери, но уж точно не опорой своему отцу. Нельзя злословить о тех, кто…

– …покинул мир людей.

– Истинно так, – согласился мистер Хант и облизнул губы, блеклые, в сухих чешуйках. – Он был юношей по-своему неплохим, но природный изъян души, нечто такое, что невозможно устранить воспитанием, перечеркивал все его достоинства.

– Какой изъян, сэр? – спросила Агнесс.

Мистер Хант наклонился к ней так близко, что она разглядела каждую красную прожилку в его глазах. Выглядел он таким усталым и печальным, что на мгновение она поверила, будто он и правда кого-то потерял. Будто черная лента на его руке была знаком скорби, а не смертным приговором Ронану.

– Он был лжецом.

Откинувшись на стуле, мистер Хант щелкнул суставами пальцев и продолжил:

– Он утверждал, будто я третирую его мать, хотя я обращался с ней со всем тем уважением, на которое она могла рассчитывать. В ее-то обстоятельствах. Но вместо того, чтобы платить добром за добро, мальчишка жаловался на меня соседям, как-то раз даже констебля домой привел, чтобы он со мной побеседовал. Констеблю потом пришлось извиниться за то, что поверил выдумкам лживого мальчишки, но, так или иначе, мы оба были поставлены в крайне неудобное положение. С годами к его скверному, невыносимому поведению прибавились другие проступки: неряшливость и леность, дерзость по любому поводу, мелкие кражи, побеги из дома… даже поджоги, – осекся мистер Хант.

В его молчании Агнесс не почувствовала притворства, и ей вдруг захотелось, чтобы прав оказался он, а не его сын. Чтобы ничего из того, о чем рассказывал ей Ронан, никогда не происходило на свете – ни с ним, ни с его матерью. «Всего лишь досужие выдумки», – подхватил тихий голосок, отвечающий за сохранность нервов, и цепляться за правду сразу стало труднее. Правда обжигала и разъедала, будила среди ночи, стояла над душой, как строгая наставница, и мешала развлекаться. И как не податься навстречу лжи, если улыбка ее так участлива, а вкрадчивые пальцы врачуют рубцы, оставленные бичом ее соперницы?

«Быть может, Ронан не лгал, но, конечно, преувеличивал», – продолжал напевать голосок.

– Я делал для него все что мог. Я дал ему образование, он рос как маленький джентльмен, хотя далеко не всякий пэр счел бы джентльменом меня, его отца, и впустил бы меня в парадную дверь. Потому как мой отец был башмачником, а мне, чтобы заработать денег на обучение, приходилось в отрочестве рыть каналы. Зато Роберт всем был обеспечен. Мой сын… если это вообще был мой сын! – выкрикнул он с внезапной злобой.

Вздрогнув, Агнесс сделала рывок, выбираясь из сладостной, умиротворяющей пучины. И все раны открылись и начали кровоточить.

– Простите, мисс Тревельян, мне не стоило…

– Отчего же, продолжайте, – милостиво разрешил мистер Линден. – Агнесс, положи мне еще кексу.

То ли его предложение, то ли его аппетит, абсолютно неуместный в данных обстоятельствах, но что-то в поведении пастора окончательно разозлило мистера Ханта. Он даже вскочил.

– Вы совсем выжили из ума! О таком нельзя говорить в присутствии барышни.

– Правда?

Мистер Линден сложил ладони под подбородком и погрузился в раздумья, но минуту спустя вздохнул разочарованно.

– Мистер Хант, я прокрутил в голове все возможные варианты, как избавиться от мисс Тревельян, но ни один из них не кажется мне удачным. Вот смотрите: если бы у нас был званый ужин, я бы выдворил ее из-за стола и позвал обратно уже к десерту. Но у нас чаепитие, не так ли? Кто-то должен разливать чай. Так что без услуг мисс Тревельян мы с вами не обойдемся. Досадно, но что поделаешь.

– Вы насмехаетесь надо мной, сэр?

– Что вы, сэр, что вы! Я о вас забочусь. Агнесс, налей нашему гостю еще чашечку. Хотя он так ничего и не выпил. Тогда не наливай.

Скрипнул стул. Мистер Хант опустился на место и продолжил, стиснув под столом скатерть.

– Горько говорить такое о своем сыне, но, возможно, он был предназначен к погибели. Знаете ли, мисс Тревельян, я был воспитан в вере, что некоторые создания Божии по самой своей сути лишены благодати, что они прокляты еще до своего появления на свет. В порыве безрассудства мне случилось восстать против этих постулатов… потому что они казались мне несправедливыми, – сказал он едва слышно. – Потребовалось немало лет, прежде чем я вновь уверился в их правоте.

– Как можно определить, что кто-то предназначен к погибели?

– В точности это знает только Бог, однако смерть человека может поведать о многом. Если он умрет дурной смертью, корчась от боли, проклиная весь свет, не раскаявшись в своих грехах…

Легкие Агнесс обледенели, подернулись инеем изнутри. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– У Роберта была дурная смерть? – просипела она.

– Очень дурная, – кивнул мистер Хант.

– Ему было… больно?

– Его мукам не было конца.

Агнесс вскочила, и на нее тут же посмотрели две пары внимательных глаз.

– Мне нехорошо, – прошептала она. – Мне нужно прилечь.

Но поспешила она не в спальню, а к воротам, не захватив ни капора, ни шали, и побежала так быстро, что слезы не успевали стекать по щекам – их сдувало ветром.

Вопреки ее опасениям, Ронан ничуть не испугался, услышав, что отец уже похоронил его у берегов Африки. Единственным его огорчением было то, что тетушка Джин, которой он уже успел придумать эпитафию, даже не думала устраивать рандеву со святым Петром.