планеты, которую сейчас называют Тиам… А ещё я-он-мы совершенно не ограничены временными рамками. Ты вообще осознаёшь, сколь важными вещами я с тобой делюсь?

— Осознаю… — хрипло соврал я.

Хотелось запереться в норе на сто засовов и орать в своё отражение, пока не треснут зеркала. Хотелось выть и бежать, пока лёгкие не переполнятся кипящим свинцом. Хотелось стрелять из башера в воздух, раз за разом, затем перезарядить кассету и снова стрелять. Хотелось напиться. И уснуть. На сутки. Или даже на неделю. Да что там⁈ Предложи мне прямо сейчас, я бы на полном серьёзе психанул вернуться в хранилища таинственного «Корня» и ещё на пару веков придавить подушку!

Хадекин наверняка считывал мои реакции через камеры зала. Пульс через гаппи. Интенсивность дыхания через анализаторы воздуха Пузырей. Потому что среагировал мгновенно и мягко:

— Ланс, послушай… Если отныне ты мне не доверяешь… если не хочешь доверяться впредь, то всегда можешь выйти за эту дверь. Никто не удержит, никто не скажет лишнего слова. Но поступи так, только если считаешь, что возрождение твоих сородичей способно подождать ещё три-четыре сотни лет.

У меня дёрнулось веко. Желание прохрапеть ещё пару столетий мгновенно испарилось, как и жадные мысли о полной бутылке паймы. Я оглянулся на Ч’айю и в который раз осознал, что во всём огромном Тиаме из нашего вида бодрствуем лишь мы вдвоём…

Сердце сжало ледяными когтями.

— А что, если я смогу переубедить твоего братца Абзу в обратном? Смогу убедить довести дело до конца прямо сейчас, не выжидая? Тогда вы сможете перестать грызть друг другу хвосты, используя меня, будто игральную фишку?

— Прости, Ланс, ты не сможешь, — Энки вздохнул, на этот раз даже не раздражающе. — Именно потому мы и не способны достигнуть компромисса, сисадда? Его ядерный хар а ктерный узел непоколебимо убеждён, что для возрождения и выживания новой популяции людей в Тиаме должны наступить условия, близкие к безупречным. Которые, судя по всему, не наступят никогда… во всяком случае, на вашем с Ч’айей веку. Я же считаю совершенно иначе. Таким образом, в патовой ситуации последнее слово должен сказать человек. Условно первый. Разумеется, не отторгнутый Тиамом…

Пожалуй, я всё же погорячился в недавнем сравнении джинкина-там с примитивным побудочным устройством. В конце концов, сложнейшую систему наверняка выстраивали не долбо*бы, и главнейшим звеном в ней всё-таки остался не бездушный опекун спокойного сна, а тот, кто способен взять ответственность. В частности, остановить или запустить процесс принудительно. С опорой на данные. Но ещё на опыт, волю, интуицию и, быть может, даже веру. Человек.

В нашем конкретном случае — Ланс фер Скичира. Как бы тому втайне ни хотелось, чтобы наркотические пророчества Пяти-Без-Трёх оставались лишь выдумками…

Меня прошибло дрожью, а спинка кресла под пальцами опасно захрустела.

— Господину Шири-Кегарете присуща, скажем так, гиперопека. Он слишком трясётся над сохранением вашего вида, чтобы привести его во враждебный, ядовитый и опустошённый бедами мир, — сказал Хадекин фер вис Кри, и картина вдруг представилась мне почти целостной.

— Но всё равно перехватил голенького Лансика в пустыне, не так ли? — прошептал я, и от горечи в словах стало гадко во рту. — И вроде как даже оберегал от Стиб-Уиирта до всей этой истории с Витриной Милашек, верно?

Диктатион снова вздохнул.

Я чуть не закричал. Как можно разговаривать с сущностью, по силе и изворотливости едва ли не равной Когане Но (не веди дел с демоном, Скичира… разве не так говорил Зикро?), и оставаться в здравом уме⁈

— Вынужден чуточку расстроить… — сказал Энки, и, будь живым, обязательно похлопал бы по плечу. Пусть даже после этого я бы сломал ему лапу. — Предполагалось, что ты скрутишь хвост. По всем нашим прогнозам. Твоё выживание, да ещё и столь солидный статус в бандитском клане — череда удачных совпадений. Прости, пунчи. Ты должен был погибнуть приблизительно 2 400 дней назад. А я, выждав ещё 87 000 часов — запросить у Абзу твоего последователя.

Розовая туманная плёнка застила глаза, и в какой-то момент мне подумалось, что сейчас словлю приступ. Изнемогая от ярости, усталости, безысходности и неверия, я прошептал так тихо, что едва расслышал сам:

— Но я не погиб…

— Верно, — признала снисходительная тварь в электронных системах Пузырей. — И именно поэтому я решил вернуться к протоколу «Ланс Скичира». А затем использовать для сопровождения и протекции более важного сцен…

— Ты двуличный борф!

— О, — невесело усмехнулся Хадекин Кри, — а вот этому качеству мы обязаны именно человеку…

Я выдохнул через сжатые зубы. Носом втянул стерильный, почти не наполненный запахами чу-ха воздух зала, в котором решилась судьба Шири-Кегареты и сотен спящих людей. Почувствовал, что сейчас рассмеюсь. Но если дозволю себе, то меня будет уже не остановить, и я стану хохотать, пока Ч’айя не сбегает за шокером и не вырубит дружочка, будто Алую Суку…

— Вот как⁈ — уточнил я, жадно глотая панику, смех, отчаянье и гнев. — Может, тогда хотя бы намекнёшь, откуда у вас, консолевых жопо*бов, вообще весь этот задвиг с раздвоением-расслоением? Знаешь ли, они начинают утомлять…

Я думал, он возразит, что для обсуждения остались более насущные вопросы. Отправит приводить себя в порядок и отдыхать, кувыркаться с подаренной девчонкой, напиться на радостях, в конце концов. Но Диктатион вдруг хмыкнул.

— Ну что ж, — определённо улыбаясь, подтвердил он, — почему бы и не сейчас. Чтобы отпраздновать победу, сисадда?

Моя голова чуть ли не по собственной воле повернулась в сторону глаберов.

Ч’айя терпеливо ждала окончания разговора, даже с такого расстояния понимая его серьёзность. А я, в свою очередь, даже через разделявшие нас два десятка метров увидел скользнувшего в её глазах призрака. Это совершенно точно была Куранпу, всё ещё бывшая там, выжидавшая, будто зверь в засаде…

— Основная причина кроется в тотальности копирования мыслительных матриц и паттернов поведения, — отчитался Диктатион, и я был готов спорить, что сейчас он ласково перебирает сворованные у братца сокровища. Точь-в-точь как мелкий уличный бандит вроде Псины или Лепестка Кринго после удачного налёта. — Ну а факт дефектизации, скажем так, сознания гениальных людей доказан задолго до моего рождения…

Я неразборчиво помычал. Увёл взгляд от прекрасной Ч’айи, ведь изучение улыбающейся девушки ничуть не способствовало усвоению и без того непростой информации.

— Обстоятельства усугублены тем фактом, — невозмутимо продолжил джинкина-там в моём заушнике, — что при формировании зародышевой зигомикоты и околоплодной стартовой культуры искусственного интеллекта решающая цифрофизация сознания прошла… безупречно. Я бы даже сказал — излишне безупречно.

Мне оставалось только вздохнуть.

— Хади, уродец многословный… ты не делаешь лучше.

— Ладно, — с подозрительной покорностью согласился тот. — Тогда просто уясни, что в итоге я-он-мы — своего рода аномалии, унаследовавшие лучшее и