Внезапно ужин показался отличной идеей.

— Это будет весело, — сказала она ему одними губами, пока Холден и Малькольм спорили, стоит ли идти в новую бургерную.

— Это будет мучительно, — точно так же ответил он со смиренным и изможденным видом. В этот момент он был настолько Адамом, что Оливия не смогла удержаться от смеха.

Холден и Малькольм прервали спор и обернулись к ней.

— Что?

— Ничего, — ответила Оливия. Адам тоже улыбался уголком рта.

— Ты чего смеешься, Ол?

Она открыла было рот, чтобы отказаться, но Адам ее опередил:

— Мы пойдем. — Он произнес «мы» так, будто они с Оливией были «мы», как будто их отношения никогда не были фейком, и у нее перехватило дыхание. — Но я освобождаю себя от любых мероприятий, связанных с твоим днем рождения в следующем году. На самом деле — в следующие два года. И налагаю вето на новую бургерную.

— Почему?

— Потому, — ответил он, не спуская глаз с Оливии, — что на вкус они как подошва.

— Мы должны начать с обсуждения очевидного, — сказал Холден, жуя бесплатные закуски, и Оливия напряглась. Она не была уверена, что хочет обсуждать ситуацию с Томом в присутствии Малькольма и Холдена, прежде чем поговорит об этом наедине с Адамом.

Как оказалось, ей не стоило беспокоиться.

— А именно, что Малькольм и Адам ненавидят друг друга.

Сидевший рядом с ней Адам нахмурился в замешательстве. Малькольм, сидевший напротив, закрыл лицо руками и застонал.

— Из достоверных источников мне известно, — невозмутимо продолжил Холден, — что на диссертационном совете Адам назвал опыты Малькольма «небрежными» и обвинил его в «нецелесообразном расходовании средств на исследования» и что Малькольм обиделся на это. Итак, Адам, я сказал Малькольму, что у тебя, видимо, просто был плохой день: возможно, один из твоих аспирантов допустил грамматическую ошибку в электронном письме, или салат из руколы был недостаточно органическим. У тебя есть что сказать в свое оправдание?

— Э…

Адам нахмурился еще сильнее, а Малькольм еще плотнее прижал ладони к лицу. Холден с преувеличенным вниманием ждал ответа, а Оливия наблюдала за всем происходящим, раздумывая, стоит ли ей достать телефон и заснять эту катастрофу.

— Я не помню этот диссертационный совет, — наконец ответил Адам. — Хотя вполне мог так сказать.

— Отлично. А теперь скажи Малькольму, что в этом не было ничего личного, чтобы мы могли оставить эту тему и поесть жареный рис.

— Боже мой, — пробормотал Малькольм. — Холден, прошу.

— Я не ем жареный рис, — сказал Адам.

— Можешь жевать сырой бамбук, пока нормальные люди едят жареный рис. Но на данный момент Малькольм считает, что парень его подружайки, по совместительству моя подружайка, точит на него зуб, а я не люблю такие двойные свидания, так что, пожалуйста.

Адам медленно моргнул.

— Подружайка?

— Адам. — Большим пальцем Холден указал на Малькольма, сидящего с искривленным лицом. — Прямо сейчас, пожалуйста.

Адам тяжело вздохнул, но обернулся к Малькольму.

— Что бы я ни сказал и ни сделал, в этом не было ничего личного. Мне говорили, что я могу быть излишне враждебным. И неприступным.

Оливия не успела увидеть реакцию Малькольма. Потому что смотрела на Адама, на легкий изгиб его губ, почти превратившийся в улыбку, когда он повернулся к Оливии и встретился с ней взглядом. На секунду, на короткую секунду, пока он не отвернулся, она держала его взгляд, и они были только вдвоем. И их совместное прошлое, глупые шутки только для двоих, то, как они дразнили друг друга в солнечных лучах позднего лета.

— Идеально, — вмешался Холден, громко хлопнув в ладоши. — Яичные рулетики на закуску, да?

Ужин оказался хорошей идеей. Этот вечер, этот их стол, этот момент. Сидеть рядом с Адамом, вдыхать запах влажной земли, рассматривать темные пятна, оставленные дождем на сером хлопке «Хенли». Дождь полил как раз в тот момент, когда они вошли в ресторан. Им придется поговорить позже, серьезно поговорить о Томе и многом другом. Но сейчас все было так, как всегда было между ней и Адамом, как будто она надела любимое платье, которое долго не могла найти в шкафу, и обнаружила, что оно сидит так же хорошо, как и раньше.

— Я хочу яичные рулетики. — Она взглянула на Адама. Его волосы снова начали отрастать, поэтому она сделала то, что казалось естественным: протянула руку и пригладила вихор на макушке. — Дай угадаю: ты ненавидишь яичные роллы, как и все хорошее в этом мире.

Он одними губами произнес: «Очень смешно» — как раз в тот момент, когда официант принес им воду и меню. Три меню. Холден и Малькольм каждый взяли по одному, и Оливия с Адамом, обменявшись многозначительными веселыми взглядами, поделили оставшееся. Получилось идеально: он развернул меню так, чтобы овощные блюда оказались на его стороне, а всевозможные жареные закуски — на ее. Все сложилось так удачно, что она рассмеялась.

Адам постучал указательным пальцем по напиткам.

— Посмотри на эту мерзость, — пробормотал он, приблизив губы к ее уху. Она почувствовала дуновение горячего воздуха, родное и такое приятное под включенным на полную мощность кондиционером.

Она улыбнулась.

— Да ладно.

— Отвратительно.

— Прекрасно, ты хотел сказать.

— Нет.

— Это мой новый любимый ресторан.

— Ты еще даже ничего не попробовала.

— Это будет восхитительно.

— Это будет ужасно…

Кто-то кашлянул, напоминая, что они не одни. Малькольм и Холден оба уставились на них. Малькольм — проницательно и с подозрением, Холден — с понимающей улыбкой.

— Что происходит?

Оливия слегка покраснела.

— О. Ничего особенного. У них просто есть тыквенный пенистый чай.

Малькольм сделал вид, будто его тошнит.

— Фу, Ол. Отвратительно.

— Заткнись.

— Звучит замечательно. — Холден улыбнулся и склонился к Малькольму. — Мы должны взять один на двоих.

— Прошу прощения?

Оливия попыталась не рассмеяться, увидев испуганное выражение лица Малькольма.

— Лучше не упоминать тыквенные специи при Малькольме, — нарочито громко прошептала она Холдену.

— О, нет. — Холден схватился за грудь в притворном ужасе.

— Это серьезное дело. — Малькольм уронил меню на стол. — Тыквенные специи — это перхоть сатаны, предвестник апокалипсиса, и на вкус они как задница… в плохом смысле.