Холден сунул в рот кусочек печенья и, моргая, посмотрел на бумажку с предсказанием.

— «У того, кто смеется над собой, всегда есть повод для смеха». Это что, стеб? Это печенье надо мной стебется? — Он с возмущением оглянулся по сторонам.

— Похоже на то, — ответил Малькольм. — У меня сказано: «Побалуй себя сам — зачем ждать, что это сделает кто-то другой?» Кажется, мое печенье тоже над тобой стебется, зайка.

— Похоже, с этой партией что-то не так. А у вас что? — спросил Холден у Адама и Оливии.

Оливия уже откусила уголок и вытащила бумажку. Фраза была банальной, и все же ее сердце екнуло.

— У меня нормальное, — сообщила она Холдену.

— Врешь.

— Нет.

— И что там?

— «Никогда не поздно сказать правду». — Она пожала плечами и повернулась, чтобы выбросить пластиковую обертку. В последний момент она решила сохранить клочок бумажки и сунула его в задний карман джинсов.

— Адам, открой свое, — сказал Малькольм.

— Не-а.

— Ну давай.

— Не собираюсь есть кусок картона только ради того, чтобы тебя утешить.

— Ты хреновый друг.

— Если верить производителю печенья, ты хреновый парень, так что…

— Дай сюда, — вмешалась Оливия, забирая печенье у Адама. — Я его съем. И прочитаю.

За исключением машин Адама и Малькольма, парковка была совершенно пуста. Сейчас Холден собирался вместе с Малькольмом поехать к себе домой, чтобы выгулять свою собаку.

— Адам тебя подбросит, так, Ол?

— Не нужно. Тут идти меньше десяти минут.

— Но как же сумка?

— Она не тяжелая, и я… — Она резко остановилась, прикусила губу, обдумывая возможные варианты, а затем почувствовала, что улыбается, одновременно робко и целеустремленно. — На самом деле, Адам проводит меня домой. Так ведь?

Мгновение он с непроницаемым видом молчал. Затем спокойно ответил:

— Конечно. — Он сунул ключи в карман джинсов и перекинул через плечо ремень ее спортивной сумки.

Когда Холден и Малькольм сели в машину, Адам спросил:

— Где ты живешь?

Оливия молча показала рукой.

— Ты уверен, что хочешь нести мою сумку? Я слышала, в определенном возрасте легко надорвать спину.

Адам сердито воззрился на нее, и она рассмеялась, подстраиваясь под его шаг. Вскоре они вышли со стоянки. Вокруг было тихо, только подошвы ее кроссовок шаркали по мокрому бетону, а спустя несколько секунд мимо проехала машина Малькольма.

— Эй, — окликнул Холден с пассажирского сиденья, — что было в предсказании Адама?

— М-м-м. — Оливия сделала вид, будто смотрит на бумажку. — Ничего особенного. Просто: «Доктор Холден Родригес — жалкий неудачник».

Малькольм поддал газа как раз в тот момент, когда Холден замахал руками. Оливия расхохоталась.

— Что там написано на самом деле? — спросил Адам, когда они наконец остались одни.

Оливия протянула ему скомканную бумажку и молча смотрела, как он наклоняет ее, чтобы прочитать в свете фонаря. Ее не удивило, что под скулами у него заходили желваки и что он, не говоря ни слова, сунул предсказание в карман. В конце концов, она ведь знала, что там написано.

«Можешь умереть от любви. Кто-нибудь тебя воскресит».

— Можно мы поговорим о Томе? — спросила Оливия, обходя лужу. — Это не обязательно, но мне хотелось бы.

— Можно. Нужно. — Она увидела, что его горло подрагивает. — Конечно же, из Гарварда его уволят. Другие дисциплинарные меры все еще рассматриваются… Совещание вчера шло до позднего вечера. — Адам бросил на нее быстрый взгляд. — Вот почему я не позвонил тебе раньше. Гарвардский координатор по работе с «девятым разделом» должен скоро с тобой связаться.

Хорошая новость.

— А что с твоим грантом?

Он стиснул зубы.

— Точно не знаю. Что-нибудь придумаю… или нет. Сейчас это меня не особо заботит.

Как странно, подумала Оливия. Но ее удивление быстро прошло: она осознала, что профессиональные последствия этой истории не так тяжелы, как личные.

— Мне так жаль, Адам. Я знаю, он был твоим другом…

— Не был. — Адам резко остановился посреди улицы. Он повернулся и посмотрел на нее своими глубокими светло-карими глазами. — Я понятия не имел, Оливия. Я думал, что хорошо его знаю, но… — Его кадык дернулся. — Нельзя было доверять тебя Тому. Прости.

Он так произнес это «тебя»… Будто Оливия была чем-то особенным, бесценным и незаменимым. Его самым обожаемым сокровищем. От этого Оливии хотелось дрожать, смеяться и плакать одновременно. Ей было неловко и очень радостно.

— Я… Я боялась, ты разозлишься на меня. За то, что я все испортила. Твои отношения с Томом и, может быть… может, теперь у тебя не получится переехать в Бостон.

Адам покачал головой.

— Ну и ладно. Мне это совершенно безразлично.

Он долго удерживал ее взгляд своим. Челюсти его двигались, словно остальные невысказанные слова он проглотил. Но он так ничего и не добавил, так что Оливия кивнула, повернулась и зашагала вперед.

— Кажется, я нашла другую лабораторию. Чтобы закончить исследование. Ближе к нашим местам, так что в следующем году мне не придется переезжать.

Она заправила волосы за ухо и улыбнулась ему. Было что-то глубоко приятное в том, что он рядом, такой осязаемый и бесспорный. Оливия чувствовала это на каком-то первобытном, интуитивном уровне — головокружительное счастье, всегда возникавшее в его присутствии. Внезапно ей совсем расхотелось обсуждать Тома.

— Отлично посидели. И кстати, ты был прав.

— Насчет тыквенной бурды?

— Нет, она была прекрасна. Насчет Холдена. Он действительно невыносим.

— Постепенно к нему привыкаешь, лет за десять или около того.

— Правда?

— Не, на самом деле нет.

— Бедный Холден. — Оливия издала смешок. — Кстати, не только ты помнишь.

Адам бросил на нее взгляд.

— Помню что?

— Наше знакомство. В туалете, когда я пришла на собеседование.

Оливии показалось, что он на мгновение замедлил шаг. А может, и нет. И все же в его глубоком вздохе слышалась нотка неуверенности.

— Правда?

— Ага. Просто до меня не сразу дошло, что это был ты. Почему ты ничего не сказал?

Ей было так любопытно, что происходило у Адама в голове в последние несколько дней, недель, лет. Кое-что она уже понимала, но некоторые моменты… некоторые моменты ему придется прояснить.